Хейя. Хейя. - Многоголосым ревом неслось над Стокгольмом, стоило только сойти с трапа парома. И над военным Шеппсхольменом, и над пафосным Остермальмом, и над битническим Содермальмом, и над скромным Кингсхольменом, над деловым Сити, над вечноразвлекающимся Юргорденом. А уж что говорить о туристическом, самом богатом на кафе, кафешки, кафешечки на 3-4 столика, Гамла Стане. Все шведы праздновали очередную победу хоккейной сборной. Желто-синие шарфы, флажки, шапки, надувные клюшки, викинговские шлемы, рисунки на лицах. Радостно горланящие рты, стук пивных кружек, звон бутылок. Повышение градуса до точки кипения, когда самые разгоряченные по традиции пойдут купаться на площадь Сергельсторг в фонтане под светящейся в ночи скульптурой «Кристалл».
Клавдию повезло, что ни говори, с корабля на бал. Влекомый возбужденной толпой, он перетекал из бара в бар, кафешки в кафешку, щедро угощаемый хмельными победителями, милосердными и снисходительными даже до вечных соперников, обиженных и угрюмо-расстроенных теперь финнов. Подсластить пилюлю, так сказать. Вывалившись из очередного бара, он запахнул потщательнее полы длинной шубы от пронзительного стокгольмского ветра, и решил, что на сегодня хватит. Пора отправляться на ночлег, к настоящим добрым друзьям. Почему в шубе? О, что это была за шуба! Настоящая доха, просторная, длиной до самых подошв сапог, роскошно переливающаяся чернобурковым мехом, таинственно поблескивающая белизной соболиных хвостиков. И к черту «зеленых», плевать на них. Когда мир был молод, мех был главной защитой от стужи. А нечего было плодиться так, как саранча, что густые леса, сочные поля, лиственные дубравы кинули в небытие. Вот с этим бы поборолись. Хотя, вряд ли кто б стал связываться со здоровенным типом, надень тот хоть что еще более вопиющее. Зато под дохой вольготно и удобно располагался меч, кусающиеся порывы ветра и холод отступали перед сплоченным руном шерстинок, а образ являл собой что-то инфернально властное и мощное. Даже не портящееся ни напяленным каким-то фанатом ему на голову сине-желтым рогатым шлемом, ни красным носом знатно повысившего градус гуляки.
Сапоги, подкованными каблуками, верно несли его по булыжникам набережной к пришвартованной барже. Зов сладкой музыкой предвкушения пропел в груди, и Клавдий уперся взглядом в юношу, замершего у двери. Взгляд в глаза, даже с расстояния, только в глаза, и можно понять кто перед тобой. Как бы юно, мило, легкомысленно, хрупко, строго, мощно, сильно не выглядел другой Бессмертный, только глаза не морочили голову, только они честно говорили, сколько лет, десятилетий, веков прожил хозяин. Юноша был молод.
- Что, нонче за головами очередь? У пенсионеров приоритет, - весело пророкотал, грохоча по сходням ко входу в жаркое нутро баржи.
- Сова, открывай, медведь пришел, - потеснив мощным плечом юнца, стукнул кулаком в дверь, и толкнул ее, оказавшуюся не запертой, почти кувырком вваливаясь в помещение.

Отредактировано Клавдий (2013-11-17 19:47:01)

Когда собираются больше трех человек, начинается какая-то какофония звуков, событий, реакций. Все говорят как-то разом, что-то пропускают, что-то, наоборот, акцентируют. В общем, все приходит в окончательную энтропию, когда хочется гаркнуть и рассадить всех по местам, начиная вести семинар или конференцию, таким образом, установив иерархию и порядок, либо махнуть рукой и начать валять дурака. Есть, правда, еще путь – обиженно усесться в уголке, обвиняюще зыркая глазом, с иллюзорной верой пробудить в окружающих совесть. Но это - точно не путь бывшего легионера.
Митос прокатил его с радушным, обязательным объятием, во время которого Клавдий планировал бесстыже ощупать его на предмет - не изменилось ли что за долгие годы разлуки, сбежав в ванну. Легионер пораженно открыл рот, закрыл, и поцарапался в захлопнутую дверь,
- Открой, золотая рыбка.
Скорее для порядка, не ожидая, что его просьбе последуют.
Молодой Бессмертный попытался вежливо сыронизировать, но куда уж ему до ученика Платона, стоиков и Эпикура.
- Пенсионер? Какой пенсионер? Вежливый? Ааа, там побежал, - махнул рукой в сторону ванной.
- Ничего, сгодишься, - крепко хлопнул юнца по плечу, демонстрируя, что принял в свое сердце.
Задумчиво поразглядывал пантомиму, изображаемую МакЛаудом с мечом. Подержал театральную паузу, наконец, поинтересовался, даже так обеспокоенно-сочувственно:
- Это что было? Стиль замерзшего страуса?
Стянул расстроенно яркий колпак-шлем, швырнул его в сердцах на пол, и прогудел:
- Да ты чо, не признал, что ли? Я с тобой по болоту пузом, да из окружения, да под огнем автоматов фрицев, а ты на меня как не родной? Вы че тут курите-пьете такое?
Сбросил на пол шубу, и прямиком направился к выставленным бутылкам. По пути подхватив за талию Коди, вопрошавшего о воде.
- Ты-то еще куда, голуба моя, какая вода, в такое же превратишься. Сейчас мы дернем, по-нашему, по-римски, какой-нибудь огненной водицы, и жизнь засияет правильными красками.
Сокрушенно еще раз оглядел интерьер,
- И кто так строит, кто так красит. В такой обстановочке только на суицид и тянет.
Видно, Клавдий был уже слишком стар, чтобы Сбор хоть как-то мог поколебать его жизнелюбие, или, опять же в силу возраста, знал что-то такое, до понимания чего и Маку, и Коди еще расти и расти. Пол этого Сбора он азартно погонялся за теми, кто не успевал исчезнуть, только заслышав о нем, или же был столь дерзок, что сам бросал ему вызов. Выполнив план по головам, на вторую половину он уехал в Тибет, и просидел в горном монастыре, активно исследуя пещеры на предмет поиска «генофонда человечества»*. Не нашел, только дважды умер – первый раз свалился в расщелину, второй – попал под лавину.
Так что никаких терзаний он не испытывал, кроме желания отогреться получше и душой, и телом.

*по Мулдашеву.

Отредактировано Клавдий (2013-11-19 20:30:45)

О да, гости на сей раз на дункановской барже собрались действительно особенные: сложно отыскать более разношерстную и разнохарактерную компанию, при этом имеющую более глубокое, не побоюсь этого слова, духовное родство, а не только общую бессмертную составляющую. Тем и ценны все вместе и каждый по отдельности. Вот и присматривает за своими подопечными Старик - втихаря, не вмешиваясь (почти), как и положено заправскому Наблюдателю. Однако то время осталось позади, нагрянувший Сбор унес многих друзей и близких… лучшим выходом и эдакой психоэмоциональной встряской Митос посчитал относительно мирный шабаш ...на барже. Ну а где еще? Зачем изобретать велосипед, если уже созданы все условия и осталось только завязать окончательный узелок нового витка персонального пути Адама Пирсона, когда эта сумасшедшая компания перезнакомится друг с другом. Будем надеяться, что вопросы смысла жизни уступят более насущным вопросам нахождения выпивки, во всяком случае, на первое время.
В кои-то веки ласковое тепло приятно-горячей воды согрело замерзшего бессмертного, и струи душа почти заглушили коронное “я - Дункан МакЛауд…”. Но бывший Смерть, хоть и предположил, знал почти наверняка, что его ученики в драку друг с другом не полезут, все-таки прислушивался к тройному ровному гудению Зова.
Несколько лет назад сам бывший Наблюдатель, тогда еще представлявшийся мирным книжником, поприветствовал Дункана всесторонним принятием в дом и, буквально, в душу, простым “Mi casa es su casa”. Кажись, настало время суровому горцу взять на себя ответственность за новый, образующийся здесь и сейчас “клан”, вернее, за свежеобретенных в обновленном статусе соратников - раз уж на маковом роду написано быть всеобщей точкой соприкосновения.
Когда все действующие лица картины “не ждали” наконец  собрались, можно было ретироваться, оставив им процедуру “обнюхивания” по собственному усмотрению. Побеседовать они действительно успеют за кружкой кофе\бокалом глинтвейна под мерный стук крупных капель дождя по крыше и тихие-мирные расслабленные волны Зова бессмертных на краю сознания - самые удобные условия для духовно-целительных разговоров потрепанных Сбором мечников. 
Кстати об оных, наглющая попытка нарушить уединение была встречена неясным замечанием, которое разобрать из-за шума воды было сложно, но по интонации можно было понять, что “золотая рыбка” думает о бывших легионерах, которые все же в гостях, а не спартанской казарме. Надо хоть попытаться вести себя более менее прилично. По крайней мере, покамест.
Впрочем, где Клавдий - там быть бесшабашному загулу, запою и ты ды, и ты пы, но уж точно не скуке, ибо не уживается эта дамочка с римлянином, сбегая от оного в панике.
Так что, в кои-то веки выбравшись из ванной с видом просвещенного шаолиньского монаха, Старейший окинул теплым взглядом всю честнУю компанию, уютно расположившуюся вокруг кухонного угла.
- Господа, - возвестил, смеясь, воин-шаман, подтягивая рукава своего тонюсенького серого свитера, одного из немногих, не представляющих собой чехол для дирижабля на три размера больше, чем нужно, - может, оставим обсуждение моего многострадального склероза с братом его маразмом и займемся более приятными вещами? Ergo bibamus!

Отредактировано Митос (2013-11-20 02:13:51)

Сграбастал МакЛауда тоже за талию, чтоб тому не было обидно, как только тот закрыв дверь, оказался в пределах досягаемости загребущих рук. «Вот, радуйтесь, боги, в каком блистательном окружении я», - так и провозглашала довольная физиономия бывшего легионера. Под одним боком шотландский здоровенный мужик, красивый, как греческий бог, под другим боком лучезарный эфеб – тонкий, звонкий, аппетитный. В пределах видимости уже благодатная гавань сверкающая переливами стекла бутылок. Что еще надо для полного счастья?
- Ты не гунди, - нежно втолковывал горцу, изображавшему обиду, что его местожительства не оценили, - я баржу очень одобряю. Мобильно, свободно, независимо, безналогово. Но к чему такая стерильность-то? Хочешь, я заради тебя захоронку скифскую свою вскрою? Золотыми барельефами тут отделаешь все, ковров персидских повесим, плазму на пол-стены, кухню такую с патиной и муранским стеклом, тут подушечки, подушечки, чеканка, - разошелся в фантазиях и предвкушениях, перед внутренним взором уже утопая во всех этих роскошествах, размахивая руками вправо, влево, чтоб донести и усилить впечатление.
При этом не забывал ни подливать юному красавцу, во всю распевающему шотландские песни, и требующему ему подпевать, ни подтягивать его поближе, как гарант своей правоты в споре об интерьере.
- Вот он меня понимает, аскетизм ничто - жажда все, не дай себе превратиться в высохший призрак. Жизнь должна быть полнокровной, вокруг красота и благолепие, прелестные юноши и девушки, вина рекой, яства аппетитные. Кстати, ты помнишь, МакЛауд, что обещал мне, когда мы вгрызались в одну ножку куриную или наперегонки уминали единственную сосиску с двух сторон? Ты говорил, что при следующей встрече наедимся деликатесов всяких. И где?
И тут же отвлекся на заплетающегося языком Коди:
- Конечно, красавец, еще какой. А вот какой, надо поближе исследовать, тогда экспертно смогу заявить, и каждому, кто супротив слово молвит – перчатку в рожу.
Заметив наконец вынырнувшего из банного царства Митоса, щедро плеснул в бокал до краев зеленого змия, и поднес двумя руками, как заздравную чашу.
- Для доброго дела собрались мы тут,
   Друзья мои! Ergo bibamus!
Беседа прекрасна, стаканы поют.
   Дружнее же: Ergo bibamus!
Вот слово, что славу стяжало давно,
Оно полнозвучно и смысла полно,
Как эхо пиров вдохновенных, оно,
   Священное Ergo bibamus!
Речитативом, активно помогая себе мимикой и жестикуляцией, задекламировал, будто на арене римского театра.
- Бьет час мой, судьба нам разлукой грозит,
   Друзья мои! Ergo bibamus!
Но легок багаж мой, и славно звучит
   Стократное Ergo bibamus!
Пусть скряга гроши зажимает в кулак,
Кто весел, друзья, тот уже не бедняк-
Разделит с веселым свой смех весельчак
   Под дружное Ergo bibamus!*
Закончив, дождался пока Митос оценит подношение, что, заодно, поможет ему пережить откровения вовлеченных в игру бутылочкой учеников.
- О, Мак, рассказывай!

___________________
*И.Гете

Отредактировано Клавдий (2013-11-20 15:35:46)

Похоже, возлияние уже шло полным ходом и Митос с легонца припозднился со своим воззванием. Обнаружив упершийся обвинительно в собственную грудь указательный палец Эверетта, лишь улыбнулся обезоруживающе, дескать, кто бы возражал, малыш.
Разумеется, бессмертный и слышал беседу подопечных, да и логично это: чем еще заниматься ученикам в свободное нетрезвое время, как не перемывать косточки родному педагогу. Хотя, педагог в отношении Адама Пирсона понятие трудноприменимое, уж очень своеобразные методы у Старейшего были. Минобраз бы не одобрил. Впрочем кто его спрашивает?
В предлагаемом Коди развлечении самому объекту обсуждения отводилась роль, эка неожиданность - наблюдателя (!), так что вечно-юный и уже трезвый мужчина умыкнул под шумок один из свободных стульев, устраиваясь на нем, аки особа королевских кровей на троне. Если дурачиться, то по полной программе - сейчас им всем нужно легкое веселое помешательство.
В умении создать вокруг себя наиболее благоприятную атмосферу Клавдию не откажешь, захапанные в загребущие лапы оставшиеся двое подопечных это лишь подтверждали, ведь оба был привлекательны, каждый по-своему: истинно-мужественная красота МакЛауда нынче еще больше оттеняла изящество и хрупкость Коди, хранящего в сердце огненный вихрь страсти. Обобщая, стоит заметить, что ученики Старика чертовски гармонично смотрелись вместе… да и в случае необходимости смогли бы сражаться слаженно, что, вероятно, сделало их непобедимыми при наступлении единым фронтом. Все части превосходного механизма на месте, если вдруг что - получившаяся машина смерти окажется в высшей степени эффективной.
Приняв преподнесенный дар в виде кубка с чем-то жутко крепким, Митос, дабы не сильно отставать от всеобщей волны расслабленности, сделал пару больших глотков и чуть не закашлялся от сравнения себя с представителем не самого благородного птичьего рода. В отместку за подобную характеристику, Старейший поднялся со своего “трона” и деонстративно-шутливо щелкнул горца ногтем по носу - весьма фамильярный жест, который можно позволить лишь находясь в дружеских отношениях. Правда, в тот момент о котором вспомнил Дункан, сам бывший Смерть сравнил бы себя с мокрой крысой в голодные времена.
Кстати, о пище насущной: Мак все же вспомнил хозяйские обязанности и оперативно сообразил не царский пир, но вполне достойное завалившихся в гости угощение. То ли общий статус сближает, то ли баржа у Мака чудесатая, только ощущение семейности, спонтанно возникшее, упорно не желало никуда деваться, с каждым словом укрепляя свои позиции в сердцах и душах, рождая всеобъемлющее принятие, кратко определяемое: “всё так, как и должно быть, ведь иное немыслимо”.
Для Коди и Дункана этот Сбор был первым, Клавдию уже довелось пережить второй, сам наставник всея дурдома отсчитывал более семи Сборов. Минимум. Однако самому себе пришлось признать, что нынешний оказался довольно трудным - никогда еще после избавления Митос не был столь близко от новой Темной передачи, что недопустимо ни в коем случае… воин-шаман прекрасно знал, на что способен в свое темное время, и очень надеялся, что его близким такого “счастливого” знакомства с обозленным бессмертным удастся избежать. Чтобы обезопаситься наверняка, Старейший самый пик кровавого безумия провел за медитацией в том самом чудодейственном источнике… о чем после сильно пожалел, получив гораздо больше, чем просил, и целый ворох, чего не просил. Счастливое неведение… проще было, когда мужчина не обладал теми знаниями, что от души влил в него источник, обнаружив достаточно емкий сосуд для хранившейся испокон веков информации. Сведения, о которых лучше молчать.
Митос дурачился, изображал старого добродушного ворчуна с чрезмерно развитым ехидным пофигизмом, но старался не смотреть никому из учеников в глаза, ибо умеющий интуитивно воспринимать чужую душу Клавдий и Коди, благодаря особенностям мироощущения, могут случайно заметить, насколько в действительности устал вечно юный. Сложно осознать, что твоя собственная, знакомая до мельчайших деталей жизнь - лишь половина от имеющей место быть.
Вспомнить всё. А нужно ли? Без сомнения, но не так, хотя… не всегда есть выбор и время для гуманности. Даже по отношению к самому себе.
Очень старый, очень добрый и самый последний...

- Это я-то, ковер персидский, сапогами? Непорядок, - прогудел строго Клавдий и стянул сапоги, следом и носки, и закинул все в угол возле двери, под импровизированной вешалкой. Вы подумаете, что случилась трагедия, сопоставимая с химической атакой первой мировой войны? Ан нет, бывший легионер, римлянин, эстет и гурман беломраморных термов, любил и приветствовал новейшие технологии. Потому благоухал свежестью от кончиков волос, до ногтей на ногах (отпедикюренных) при помощи всех последних достижений человеческой науки. Честно сказать, человеку воспитанному в культе тела, в культе омовений, в цивилизации имевшей и водопровод, и канализацию, больно было наблюдать падение «гигиены и нравов». Орды «голозадых варваров», сметя изнеженный Рим, опрокинули человечество опять в пучину невежества и грязи. Византия еще сохраняла марку, Восток поддерживал, добавив еще специй и пряностей, правда, это касалось уже не всех, а только избранные касты, вязалось с богатством, а не общей культурой. Средние века в Европе утонули в нечистотах. Клавдий стоически страдал от этого, и боролся, как мог – обманом, сказками, выдумками, но получал свои омовения, носил пучки благоухающих трав, добывал специи и масла. Участь королей, мывшихся только родившись и перед смертью, его и печалила, и веселила, но не вдохновляла. К веку 19 стало уже полегче, глас лекарей был, наконец, услышан, да и восточные традиции стали модными. Доступ к купальням уже связывался только с наличием денежных средств, и не вел на костер инквизиции. А далее успехи в химии, электрификация, горячее водоснабжение – цивилизация начала возвращаться в мир людей. Так что в походном мешке легионера на место баночки с ароматическим маслом и пакетиков с травами, пришел кейс с разноцветными тюбиками.
Оценив мягкость ворса ковра своими, без ложной скромности, красивейшими ногами с идеально выточенными стопами, что есть, то есть, здесь боги не поскупились, Клавдий уселся на диван, с комфортом раскинув руки, и орлом оглядел разбредшихся собеседников. Горец оседлал стул в одной части комнаты, Митос уселся на свой шесток в другой части. Коди решил согреть «артритные» колени «старенького» учителя там же.
- Не раздави, - заботливо-насмешливо хмыкнул.
- А помнишь ли, Митос, как мы с тобой познакомились? – продолжил тему, начатую игрой в бутылочку и рассказом горца.
- Это было эпично, - начал повествование, громогласно, в лицах, не стесняясь подробностей и крепких словечек.
- Сидел я над пучиной вод, в виду Фаросского маяка,

жаловался богам на мою непутевую жизнь. Что ни день, все какие-то безумные типы на меня бросались, голову зачем-то требовали, и умирать отказывались, пока им самим голову я не сносил. А боги за это меня тут же наказывали, Юпитер сам, громовержец, да по маковке молниями. Так я это воспринимал тогда. И тут, чувствую, опять приближается проблема. Зов-то, я считал, предупреждением от вышних, что опять по мою душу кто-то. Оборачиваюсь. Идет, горемычный, весь такой благообразный, тога белая-белая, с вышивкой, что служитель письменности, из Библиотеки Александрийской, по нынешнему говоря, не отморозок, как предыдущие. Ну, я решил, что это как раз тот, кто заказал меня. Хвать за грудки, да трясти. Что ж ты, гад, творишь, что я тебе сделал, чем помешал? Зол был несказанно, кишки его мечтал на его же шею намотать. А что уж он меня не прибил сразу же, за это огромное спасибо, хотя мог. Объяснил мне все, учить начал, в библиотеку взял, свитки да манускрипты читать, заодно охранять. Ээээх, жизнь была.
В пышный праздник Сатурна-серпоносца,
В дни правленья у нас рожка с костями
Позволяешь ты, – в этом я уверен, —
Вольный Рим, нам шутить стихом игривым.
Улыбнулся ты, значит, нет запрета.
Убирайтесь, унылые заботы:
Говорить будем мы о чем придется
Безо всяких угрюмых размышлений.
Влей вина мне покрепче, в кубок,
Вроде как Пифагор, Нерону милый,
Наливай ты мне, да почаще:
Никуда не гожусь я трезвый! Выпью —
И пятнадцать сидит во мне поэтов.
Поцелуев Катулловых ты дай мне,
И, коль дашь мне их столько, сколько счел он… (с)

Продекламировал, многозначительно глядя в глаза Митоса, и видя в них ту пору, ту эпоху, те кипарисы, акации, оливковые деревья, виноградные лозы, солнечные блики, сквозь переплетение ветвей.

-------------------------
(Марк Валерий Марциал)

Отредактировано Клавдий (2013-11-21 16:23:14)

Как далеко может зайти нетрезвый синестет, Митос знал не понаслышке, так что оставалось наслаждаться зрелищем, достойным созерцания. Трогательная забота о психическом состоянии Старейшего, чья тонкая душевная организация, по мнению Коди, явно не выдержит вида тактильных притязаний римлянина ко всеобщему идолу неземной красоты, спустившемуся со своего пьедестала в их нетрезвый баржевый мирок, умилила. Хорошо, что малыш оставался в неведении, что не только свитки довелось охранять Клавдию, а ценились любовники не выше, а по красоте и умелости. Если в первом Митос уступал, то со вторым проблем не было. Надо же как-то греться прохладными ночами.
Проследив взглядом приближающегося какого-то странного, словно заглянувшего в приснопамятную бездну, Коди, Старейший машинально приобнял усевшегося парня, чтобы тот случаем не рухнул на персидский ковер. Похоже, все предосторожности оказались напрасными, и Эверетт все же перехватил дозу грусти, не ему предназначавшуюся.
- Привет, - отозвался тихо и уткнулся лбом в плечо юного бессмертного, закрывая глаза, давая себе пару минут передышки, чтобы восстановить благодушное состояние - сейчас не место и не время выть и лезть на стенку. А, впрочем, смысла от терзаний нету, не Митос выбирал эту часть своей жизни, и не ему переживать о том, что случилось. Без вины виноватый? Да упаси все возможные силы! Он слишком стар, чтобы продолжать гореть столь же сильно, но кто будет согревать этих троих, если бессмертный потухнет окончательно? А не устроиться ли терапевтом в центральную больницу? Надо занять чем-то время, кем-то, не только для себя, одолжить лучину, чтобы вернуть собственное пламя… Это всего лишь последствие Сбора, и не больше, все будет хорошо, надо лишь пережить разочарование - разбиться и вынырнуть обновленным. Чем-то старо-мудрым и бесшабашно-новым одновременно. Иначе… иначе все слишком бессмысленно. Глупо умирать, прожив более пяти тысяч лет, от хандры. Мелковато.
Подняв голову, бессмертный улыбнулся ученику и нежно провел подушечками пальцев по его щеке.
- Спасибо, малыш, - шепнул еле слышно, - все хорошо. Уже.
Оценив уютно устроившегося “орла”, восседавшего на диване, вечно юный лукаво прищурился и хмыкнул, делая вид, что он тут вообще не причем и Клавдия он не трогал, и вообще они в библиотеке были - просвещались. Да, и ночью тоже!
Митос посмеивался приглушенно, слушая задорный рассказ ученика об их памятной встрече, получившей продолжение в виде дружбы на период во множество жизней.
- Сказать честно, я тогда думал, что стоило бы пойти другой дорогой, но не успел додумать, как эти медвежьи лапищи чуть тогу не порвали, новую, между прочим, последние сестерции за нее выложил, - картинно, для приличия, повозмущался наставник всея местного дурдома имени баржи МакЛауда.
Слегка кивнув многозначительному взгляду, ответил таким же, подтверждая, что все помнит и знает. Что всё так же и все те же, несмотря на отмахавшие эпохи, которые ничего не значат для дружбы, если она не ложна.
- Такое ощущение, что меня только печальным все помнят, - качнул головой бессмертный в шутливом возмущении, - прям живое воплощение скорби из меня делаете, отроки. И не стыдно вам, м?
И тут решил припомнить свое актерское мастерство, улыбнувшись высокомерно и жестко, глянув холодно, как и положено безжалостному Всаднику, словно самолично подписал приговор всем присутствующим и лишь лень воздерживает от немедленного выполнения; после, закрыв глаза и выдохнув, снова оглядел своих учеников наивно-влюбленным, посветлевшим, как смотрел на Алексу, взглядом. А потом расслабленно рассмеялся.
- Кто у нас на разливе? Стакан должен быть полон, хотя бы на половину!

Отредактировано Митос (2013-12-07 23:18:38)