Черная шуба до пят, монмутка, сапоги по щиколотку, свитер. Гребанный окябрь, гребанный Стокгольм, гребанный дождь, гребанные дебилы Бессмертные. Как с цепи сорвались, вроде и Сбор прошел, а все наиграться не могут. Молодняк, мозги в ночном горшке мамаши оставят, и самоуверенно охотятся за «древними». Даже мысль не закрадывается, что залей хоть цельную бочку Божоле Нуво, оно в коньяк не превратится. Для не догоняющих, поясню – убей хоть сотню малолеток, завалить матерого Древнего, не сошедшего с пути войны, это не поможет. А молнии-то бьются зло, и весь кумар не настоявшихся щей вгрызается прямо в мозжечок. Рвет, выворачивает, жжет. Только в этот момент и благословенна холодная стокгольмская лужа. А после, обтекая и злясь еще и на порезанную кожу дорогого плаща, раны-то затягиваются быстро, заглянуть в призывно чадящий огоньками сквозь морось кабак.
Можно, конечно, вскрыть и Алко. Потому как это нарушение прав свободного гражданина Рима - не дать ему выпить, когда он хочет. Но от полиции спасаться по темным узким улочкам пока ни сил, ни желания. Желание есть – выпить, закусить, потрахаться, впрочем, как и всегда после квикенинга. Хотя бы первые два пункта. Но ежели кто все же захочет подраться, то это завсегда велкам.
Паб еще открыт, и эта приятная новость хоть как-то примеряет с мерзопакостной погодой. А-ля ирландский паб, в старом стокгольмском доме - узнал бы конунг какой, разнес бы все топором к псам хельхеймсячим.
Приятно мурлыкающая музыка, полумрак, какие-то не то гопники, не то битники. И, новый Зов. Басовитый. Не древний, но и не малолетка. Кучно пошли, и этот туда же?
Печатный шаг, взгляд глаза в глаза, стопка бехеровки, со стола цап, и благословенного огня в горло, впечатать стекло в толстое дерево столешницы.
- Я – Клавдий. Гай. Тициус. Всадник. Римской. Империи, - четко, отточенно, как гвозди в гроб, но и интимно, приглушенно, только в одни уши. – Меня ищешь?

Отредактировано Клавдий (2013-12-10 10:42:31)

Неужто повезло? Даже боги порой прекращают стервозить и артачиться, и даруют желанную передышку, приятную встречу, добрую беседу, славного попутчика.
Что ж, не враг и не друг...
- Соратник, - располагающе улыбнулся, и от души хлопнул мужчину по плечу. Не панибратски, и не оскорбительно, а так, как из глубин веков ветераны приветствовали друг друга, усаживаясь за гостеприимно разожженный костерок, с жарящейся или варящейся в котелке на нем снедью. И не знать друг друга до этого воины могли, но объединял их один эгрегор – благородное воинское братство.

И мы знаем, что так было всегда,
Что судьбою был больше любим,
Кто живет по законам другим,
И кому умирать молодым.
Он не помнит слова да, и слова нет,
Он не помнит ни чинов, ни имен,
И способен дотянуться до звезд,
Не считая, что это сон.

Клавдий опустился на приглашающе выдвинутый стул напротив, и, потряхивая отбитой об адамантиевую кость рукой, вопросил:
- Ну и кто ты, что ты?
Попутно оценив добровольный жест мужчины по заказу выпивки, и в свою очередь, гаркнув в сторону нерасторопного бармена-официанта:
- Человек, бутылку Джеймсона, и снэков на порубать.
Призывно помахал тому мятыми бумажками, извлеченными из кармана.
- В цене сойдемся. Два хороших человека завсегда в цене сойдутся, - возвратился к разговору с приятным незнакомцем.

Отредактировано Клавдий (2013-12-05 12:52:06)

- Тяжелый? Хм, я учту, - многозначительно подмигнул мужчине, в будто ничего не значащих словах, ловя отголоски призрачных, но желаемых страстей, или очень желая их там уловить.
- Родился я в год, когда корабли Августа разбили флот Антония и Клеопатры, и Египет пал. Рос я, и погиб я, когда Рим становился Величайшей Империей. Так что видел я его и взлет, и падение, - начал, глядя, куда то вдаль, сквозь собеседника, будто возвращаясь туда, где сделал первый вдох, получил первую рану, первый раз умер. Ловко подхватил полный стакан виски, залихватски проглотил огненную жидкость, стукнул о стол, - Но тебе точно интересно другое.
И потек рассказ про жизнь, воскрешая перед взором слушателя тот мир. Узкие улочки Рима, толкотня и давка у Колизея, крики торговцев товаром со всего известного мира, рабы всех цветов, разрезов глаз, языков, диковинных привычек. Гимназиумы, шутки и споры учеников, ссоры, драки, ночные приключения. Лупанарии, и изощренные жрицы любви. Термы, со всеми радостями тела, философскими спорами, представлениями эфебов. Оргии в домах сановников и вакханалии в оливковых рощах под Римом. Катулловы байки и похождения.
За этими рассказками не забывались наливаться и опорожняться стакан за стаканом обеими собеседниками, и вскоре уже вполне приличным делом казалось разучивание и распевание похабных песенок и стишков.
Сотню тысяч с меня запросил за мальчишку торговец,
Я посмеялся, а Феб тотчас же их заплатил.
Вот и ворчит на меня и зудит про себя моя похоть,
И, на досаду мою, все похваляется Феб.
Но ведь Фебу дала его похоть два миллиона!
Дай-ка мне столько же ты, я и дороже куплю.

Часто мне Цест на тебя со слезами в глазенках пеняет,
Что досаждаешь ему пальцем блудливым своим.
Пальцем играть перестань: целиком забирай себе Цеста,
Ежели, Мамуриан, так уж ты вольно живешь.
Если же нет ни дров, ни подстилки на голой кровати,
Ни Антиопиных чаш, ни от Хионы горшков,
Если на брюхе твой плащ давно пожелтел и измаран,
И вполовину лишь зад галльской рубахой прикрыт,
Если питаешься ты лишь чадом из черной поварни,
Если с собаками пьешь грязную воду из луж, —
В зад я тебе не поддам (что мне зад с пустыми кишками?),
Лучше последний твой глаз вышибу я у тебя.
И не скажи, будто я такой уж злодей и ревнивец,
Просто запомни: блуди, Мамуриан, коли сыт. (Марциал)
И так это было все душевно, будто и впрямь не было веков меж ними, и сидели они в таверне на окраине Рима, и за дверью не холодный дождь лил, а шумел Тибр, и кружило голову молодое вино из Фалерна.
- Лейся вино рекой, наполняйся чаша, ничто не зальет огня наших уст, - чокнулся стаканом с Логаном, выпил и, крепко сжав его затылок ладонью, прижался к губам.
Мужские губы - это не податливый, нежный зефир женских. Это твердость, это сила, это властная упругость. Это не сладкое падение в патоку сдачи. Это будоражащая кровь битва. Это терпкость виски и горечь никотина на кончике языка. Это затягивающая в пучину схватка.
- Бей пидоров! – вторглось в сознание веселящим газом. Юнцы, таки нагрузившись сверх меры, нашли повод для любимой во всех кабаках и тавернах мира, во все времена, забавы - драки.
- Твои справа, мои слева, - оторвавшись от губ, бесшабашно весело шепнул Логану, уже поднимаясь, уже любовно сжимая кулак, уже впечатывая костяшки в чью-то невезучую челюсть.

Отредактировано Клавдий (2013-12-07 00:28:23)

Вжик-вжик-вжик, уноси готовенького
Вжик-вжик-вжик, кто на новенького? Кто на новенькооого? Кто, на новенького!
Не ну ребята были не олухи деревенские, и для какого-нибудь гитлерюгенда, вполне подготовленные. Такие же молодцы барражировали по улицам Мюнхена, Берлина, Дрездена, Франкфурта в конце 30-х годов, в поисках об кого бы почесать кулаки. И стушевывались, теряя всю свою классовую правильность и задиристость, так же, стоило получить достойный отпор. Ничего не меняется. Тот же подбор стратегий – напор, кулак, бутылка, нож, а после искреннее непонимание и детский испуг во взгляде, прежде, чем отправится в нокаут.
Краем глаза Клавдий успевал следить и за напарником, впадая в культурный шок, от силищи ударов того. Неее, ну сам воин в Римскую и Испанскую бытность отличался тем, что, на спор, мог кулаком проломить череп быку, но новый знакомец превзошел его.
- Эээ, у тебя что, наковальня в перчатке, - протянул, хотя прекрасно понимал, что это не бокс, и перчаток, чтоб спрятать чушку бетонную, или кастет, нет.
Плюс такого соратника был очевиден, нападавшие разлетались, как кегли, и в минуту времени можно было обработать больше желающих. Хотя Клавдию все ж пришлось попотеть. Охранник - это Вам не юнец с чрезмерно развитой наглостью и самомнением.
- Уффф, затихни мужик, ты - упал, - наконец обрушил своего противника на пол, и огляделся.
- Это с чего сваливать-то? – не поддержал порыв друга, - Мы ж не студиозисы какие, мы серьезные люди. Статус-кво сейчас восстановим и перетрем с хозяином. Это цивилизованная Европа.
Закинул на каждое плечо по «телу» поверженных борцов за нравственность, вынес из паба, и свалил в лужу к стенке соседнего дома. Вернулся за следующей парочкой. Крякнул, поднимая, все ж вес был хороший, и присоединил их к приятелям, начавшим уже булькать под свежим напором водички, и приходить в себя.
В пабе стало тихо-тихо, безлюдно-безлюдно. Об охранниках, уверен был, что позаботится партнер, их всего лишь надо было сгрузить в темном углу, они все ж на работе.
- Так-с, херр …, - прочел с таблички бледного хозяина, благоразумно еще раздумывающего, звать полицию или нет, - Ты чего тут устроил нацистский приют? А как же статьи о толерантности, еэсовский билль о правах? А лицензия на алкоголь не просрочена? А молокососам наливаешь, документы спросив? Для суда речь заготовил?
Оглянулся по сторонам, потыкав пальцем, подсчитывая опрокинутые стулья, столы и разбитую посуду.
- Вот мы сейчас исчезнем, и кто будет возмещать? Страховые ушлые, хотя, сомневаюсь, что ты застрахован, такой гадюшник. Давай договариваться. И от люкса нам ключ давай, или что там у тебя получше.
Помахал перед носом хозяина красными евровыми бумажками.

Ловишь на лету, - улыбнулся соратнику и уставился обвинительным взором в прицел зрачков хозяина. Там уже ожидаемо разгоралось пламя жажды наживы и полное нежелание вмешивать в это дело полицию.
- Сами починят, ничего мы не поломали, мебель-то железная, вон дуболомы погнутое выпрямят, - приостановил приступ щедрости друга, - а им премию дадут, правда, хозяин? – обратился к тому, чтобы и прочухивающиеся охранники расслышали и порадовались.
- Ну? – поторопил выдачу ключа, подхватил за горлышко полную бутылку виски, и потянул за собой друга на узкую лестницу, не выворачиваясь из его, выглядящего полуинтимным, объятия.
- Слышал? Профессор один рассказывал студентам про римских легионеров, один из учеников спросил, - так они, что, там были педики? Профессор тяжело вздохнул, снял очки, посмотрел на выскочку и говорит: - Педики, говорите? Да не дай вам бог, милый юноша, повстречаться хоть с одним таким педиком лицом к лицу. Нет мой юный друг, это не были, как вы изволили выразиться, педики! Это были настоящие Боевые пидорасы! – заржал Клавдий, вспомнив анекдот на злобу этого вечера. - Так что ты попал, соратник.
Весело предупредил и впечатал друга в деревянную стенку, жарко целуя. Не обращая внимание на треск перегородки, сыплющуюся труху и побелку. Казалось даже, что это только добавляет пыла объятиям, более похожим на захват борцов.

Шуба - это хорошо, в который раз, наверное, в миллионный за долгую жизнь, порадовался Клавдий. Шуба все смягчает, шуба греет, шуба защищает.
- Ты что, Терминатор? – беззлобно, но увесисто ткнул кулаком в бок соратника.
Мощнейшие объятия, как Минотавра, как легендарного циклопа или титана, выбивали дух, но и веселили кровь до бурлящего экстаза. Жадные поцелуи выпивали воздух, пьянили, как не снесет с ног и цистерна столетнего виски.
- Оп-па, чур я сверху, - присвистнул, заметив вытянувшиеся когти, впившиеся глубоко в дерево панелей, чтобы приостановить падение. И тут же опять закрыл рот друга требовательным и глубоким поцелуем. Чтобы и тот вскипел в бешеной жажде, потерялся, закружился в темноте узкого коридора. Чтобы оба, как ослепшие волчары, обивали углы, впечатывались в стены, порыкивали и сливались в каком-то опасном первобытном танце.
- Александр Македонский был тоже великий воин, но зачем двери-то ломать? – ответствовал на вопль души соратника, с трудом вырывая из железного захвата руку, и покачивая ключом перед носом того.
- Восемь, – с разгона впечатал мощное тело друга в стену возле вожделенной двери, и пока тот чуть потерял ориентацию от удара, открыл таки ее.
- Бар-рра! – совершил захват плотного обшлага кожанки Логана, такой же несокрушимой, как и сам «Терминатор», и ввалился вместе с ним в комнату.
Номер «люкс», был конечно, не Шератоном и Хилтоном, и отличался от прочих комнат всего лишь размером да огромной двуспальной кроватью, аутентично стилистике старого паба, застеленной покрывалом в виде шкур.

_____________________________________________
*Барра - боевой клич римских легионеров.

Отредактировано Клавдий (2013-12-10 15:57:11)

А бугай был прыткий, - улыбка сама растянулась до ушей, пока Клавдий наблюдал лежачий стриптиз.  Блюз морской звезды. Предметы одежды стремительно разлетались по комнате, устилая пол вокруг кровати.
Ну, хорош же, подлец. Жилы да мускулы, настоящий воин, шкура аж лоснится, весь пышет здоровьем и природной такой, первобытной похотью.
- Какая лестница? Зачем по лестнице? – не понял Клавдий, лишенный вопросов стыдливости, непринятия сексуальности, ориентаций всяких, напрочь, как класс. – Лестницу жалко, развалишь еще.
Скороговоркой, пока руки споро разоблачали из плена одежды. Свитер через голову, футболку в сторону, ремень шутливо взвесить на руке, будто примериваясь, а не применить ли на партнере, и в другую, сапоги, джинсы. Белье? Какое белье? Легионеры такое не носят.
- Это тебе шуба или я нужен? – шутливо рыкнул, швырнул в соратника тяжелой дохой, и напрыгнул сверху, следом. Кровать крякнула, но выдержала.
- Умели вещи делать, - похвалил, усмиряя бойкую "морскую звезду", прижимая руки в изголовье.

А кровать скрипела, трещала, билась, грохотала, вопя будоражащий, сводящий с ума гимн – "Соседи, вешайтесь, подонки", от зависти.

Отредактировано Клавдий (2013-12-12 21:30:01)

Дразня компаньона, неторопливо открутил крышку, и в несколько крупных, жадных глотков опорожнил сосуд на треть. Отер рукой губы и продекламировал:
- Виски льется через край,
Бодро глотку подставляй.
Не сожжет хмельной солод,
Наш луженый пищевод.
Опрокинув горлышко высоко над губами Логана, тонкой, неторопливой струйкой начал лить жженосахарную амброзию. Песенку сию очень любили в доках Данбара и Каллена, где без разницы было какого качества лился виски, главное, чтобы побольше.
- Ммм, фонтанами спиртное, оцени, прямо вакханалия настоящая, - проследив за последней каплей, и, следом, откинув прочь бутылку, наклонился, облизнул губы соратника.

Отредактировано Клавдий (2013-12-14 13:44:45)