РАЗЫСКИВАЮТСЯ

ЯНВАРЬ, 2014. NC – 17.
Эпизодическая система игры, 18+
Кто хочет жить вечно? В конце останется только один!
Если в вашей душе что-то всколыхнулось от этой фразы, знайте: мы ждём именно вас! Хотите окунуться в мир, где живут и умирают бессмертные? Настало время Сбора, когда под ударами мечей падут головы и изольётся животворная сила.
Обычные же граждане реального мира и не подозревают о существовании бессмертных, и лишь наблюдатели ведут свои хроники, действуя максимально скрытно.
АВТОРСКИЕ НАБЛЮДАТЕЛИ ПРИНИМАЮТСЯ ПО УПРОЩЕННОМУ ШАБЛОНУ!

Последние события:
Год назад во всем мире прокатилась волна похищений юношей и девушек, тела которых находили обезглавленными. В прессе дело получило хлесткое название «Техасская резня», по месту обнаружения тел погибших. Полиция предполагает, что массовые преступления – дело рук серийного убийцы или же религиозных сектантов. Наблюдатели насторожились, ведь среди убитых большое число известных ордену предбессмертных…
Вверх Вниз

Вечность — наше настоящее

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Вечность — наше настоящее » Дневники » Дневник Клавдия.


Дневник Клавдия.

Сообщений 1 страница 14 из 14

1

Где-то страницы вырваны, где-то обветшали, что рассыпаются под пальцами, где-то обгорели уголки.

http://s6.uploads.ru/v9NPj.jpg

0

2

(очень старая запись, наверное, Клавдий тогда пытался примириться и осознать Бессмертие, метафорически)

Он шел, отражаясь в глазах людей, но не сохраняясь в памяти. Краткий миг его видели, испытывали эмоции, а потом забывали. Он ловил отражение гаммы чувств, а после равнодушие. Ему нравилось бывать во дворце императора Тиберия. Ночами. Там было забавно. Темные галереи переходов, наполненные шорохами и шуршаниями. Огромная пиршественная зала с бассейном. Много людей, рабов, напоминающих престарелому Императору, что он еще жив и оттягивающих его за край тоги от провала могилы. Сам Император – пергамент сморщенной кожи, обтягивающей высохший остов. Слезящиеся, старческие глаза следящие за буйством юной плоти в бассейне - «мои рыбки», вокруг, согревающие его касаниями рук, объятиями. Подумалось, мы с тобой Император похожи, оба - неупокоенные кости, которым давно пора рассыпаться в прах в земле, но упрямо цепляющиеся за подобие жизни. Проблеск интереса в глазах Императора – кто это, чужой, не приглашенный? – и тут же забыл. Меня никогда не приглашают, а твой тлеющий фитилек жизни не интересен мне. Среди твоих «рыбок» тоже нет для меня ничего, к чему отнимать последнее у голодного. Посмотреть разве что на твой Атриум порока или как мне кажется вернее «паноптикум плоти». Пышногрудая дева, изогнувшаяся и кричащая на двух больших фаллосах, разрывающих ее. Юный эфеб в окружении пятерки сатиров, пользующих его со всех сторон. Андрогин, отдающий и получающий одновременно. Поклонники боли, катающиеся по полу под ударами кнутов, но не расплетающие объятия. Сросшиеся близнецы, сосущие в два горла. Кто-то уже проигравший этой ночью и холодеющий в луже жидкостей, самая ценная из которых - кровь. Жарко и душно. Хватит, пора на прохладные и живые улицы Рима. Вечный город, такой же вечный, как и жажда. Люди - кровь его артерий, сок - питающий его красоту. Из резных ворот термов выходят горожане. Свободные, молодые, красивые, чуточку хмельные. – Кто это, так разглядывать меня? – рыжеволосый статный красавец останавливается, зацепившись о взгляд и капризно-избалованный его голос, рассыпается по улице. – Показалось. – Он полностью уверен в своей неотразимости. Требует и ожидает осады, льстится вниманием. Сегодня это не интересно. Гимназиум. Выходят последние ученики, задержавшиеся за игрой в мяч или в бассейне. Румяные, свежие, лучащиеся молодостью и энергией, чуть-чуть наивные, ощущающие себя всесильными, полные планов. Самые яркие светильники, способные одарить расплавленным серебром новой жизни. Один из них останавливается, смотрит, делает шаг навстречу. Они как светлячки, не понимая, тянутся, чтобы осыпаться горкой пепла. Они бесшабашно смелы и не боятся даже богов. Еще шаг. Но от этой же группы отделяется еще один и бросается между. Не так красив и ярок, но губы твердо сжаты, глаза горят решительным огнем, - не смей, забери лучше меня. Любовь, настоящая любовь. Та, что делает сильнее и дает мужество на решения. Кто встанет на пути Любви.
- что это со мной было?
не знаю, пошли, друг.
Развалины храма Паллады, место сбора философов и трибунов. Камни, заросшие ползучими растениями, терн.
- постой, да постой же.
Этот юноша спешил за ним от самого храма. Сжимая в руках свиток, едва успев закрутить чернильницу. Ученик философов, исследователь природы вещей и явлений.
- учитель говорит, что... – а дорога уводит из города.
ты здесь живешь? – Вилла среди апельсиновой рощи, бассейн, огромное ложе, укрытое мягкими шкурами. Никогда у ученика философа не было такого благодарного слушателя. Истина проявлялась перед ним, все построения находили итог, на все вопросы видны были ответы. Закономерности увязывались в логические формулы. Чаша алого вина, была пропуском в мир решений. Мудрость катилась каплями по коже. Острые прикосновения рождали прозрения.
- я такой неловкий, вылил на себя вино.
- ничего, я слижу.
Только алые ручейки не иссякали.
Утром пастухи на почерневших камнях капища древнего бога нашли высохшее тело.

0

3

1 жизнь и первая встреча с Митосом.

- Сидел я над пучиной вод, в виду Фаросского маяка,жаловался богам на мою непутевую жизнь. Что ни день, все какие-то безумные типы на меня бросались, голову зачем-то требовали, и умирать отказывались, пока им самим голову я не сносил. А боги за это меня тут же наказывали, Юпитер сам, громовержец, да по маковке молниями. Так я это воспринимал тогда. И тут, чувствую, опять приближается проблема. Зов-то, я считал, предупреждением от вышних, что опять по мою душу кто-то. Оборачиваюсь. Идет, горемычный, весь такой благообразный, тога белая-белая, с вышивкой, что служитель письменности, из Библиотеки Александрийской, по нынешнему говоря, не отморозок, как предыдущие. Ну, я решил, что это как раз тот, кто заказал меня. Хвать за грудки, да трясти. Что ж ты, гад, творишь, что я тебе сделал, чем помешал? Зол был несказанно, кишки его мечтал на его же шею намотать. А что уж он меня не прибил сразу же, за это огромное спасибо, хотя мог. Объяснил мне все, учить начал, в библиотеку взял, свитки да манускрипты читать, заодно охранять. Ээээх, жизнь была.
В пышный праздник Сатурна-серпоносца,
В дни правленья у нас рожка с костями
Позволяешь ты, – в этом я уверен, —
Вольный Рим, нам шутить стихом игривым.
Улыбнулся ты, значит, нет запрета.
Убирайтесь, унылые заботы:
Говорить будем мы о чем придется
Безо всяких угрюмых размышлений.
Влей вина мне покрепче, в кубок,
Вроде как Пифагор, Нерону милый,
Наливай ты мне, да почаще:
Никуда не гожусь я трезвый! Выпью —
И пятнадцать сидит во мне поэтов.
Поцелуев Катулловых ты дай мне,
И, коль дашь мне их столько, сколько счел он… (с)

+2

4

Сентябрь, 1998.
Встретил Бессмертного. Выглядит златокудрым ангелочком, лет 11-12. Настоящий юный лорд Фаунтлерой. Послушал его историю. Родился он где-то перед Французской революцией, пригрели в монастырском приюте в доках на Сене. Голодно было, холодно, дети бродили по Парижу, где милостыню просили, где крали. Так что, когда пошла резня, малыш своего не упустил, взрослые грабили, а он подбирал крошки. На улицах валялись трупы, тряпье, ломанная мебель, распотрошенные тюки - объедки с кровавого революционного стола. Найденная, тоненькая рубашка, расшитый камзольчик, панталоны, хоть и грязные, но так отличные от обычных лохмотьев, пришлись впору шестилетке, несколько подобранных кусков марципанных пирожных, непривычно набили живот и сморили, у канавы, подальше от неубранных трупов. Тут его и углядела семейная чета английских аристократов, спешившая от герцога Орлеанского на корабль. Подумали они то же, что и любой другой, видя эту картину, – ребенок, дитя погибших дворян, бедная осиротевшая крошка, в любой момент могущий попасть под карающее орудие революции озверевшей толпы. Так что его подобрали, увезли с собою, усыновили, пара была бездетна. А дальше пошла жизнь настоящего английского юного аристократа, будущего лорда. Учеба, хорошие манеры, малыш был не глупый, все схватывал, старался даже более, чем будь настоящим лордом по рождению. Рос. А в 12 лет упал с лошади, частая причина смертности благородных отпрысков в те времена. Умер. Только ожил через несколько часов. Родители были люди просвещенные, потому все свалили на «неумеху» лекаря, не способного живого от мертвого отличить. Но, прошло, года три, и они заметили неладное, ребенок будто остановился в том злополучном дне и годе, и не менялся, ни рос, оставаясь все тем же златокудрым ангелочком.  Опять бросились к докторам, и тут повезло наткнуться на врача – Бессмертного, того, кого потом убил МакЛауд. Каких умных речей и диагнозов наплел он им – неизвестно, но они поместили мальчика к нему в клинику. Вот тогда малыш и узнал все про себя. Вариантов тактики выживания у такого малого существа не так уж и много – можно стать зверенышем, а можно Человеком. Доктор очень помог на первых порах, первые сто лет, пристраивая малыша под защиту сильных Бессмертных, или просто в богатые семьи смертных. Со временем ребенок уже обзавелся своим капиталом, и дальше менял себе уже «опекунов» и «дворецких», обеспечивая легитимность перемещений и операций. "Золотой жилой" малыш для себя выбрал «игрушечный бизнес», свою империю игрушек. В начале стеклянных-деревянных, потом целлулоидных-пластиковых, теперь, компьютерных. Периодически мальчик года по три учится в новой школе, в новой стране, и хотя знает всю программу, но держится в троечниках. Важнее ему участие во всей околошкольной жизни, проказы, игры, шалости. После этого на рынок выходит новая линейка игрушек-игр, становящаяся бешено популярной. А конкуренты удивляются, и откуда ж те маркетологи, так хорошо чуют тенденцию и запросы юных?
Интересные мысли мальчик высказал на игру «Бессмертных», очень близкую к моей точке зрения. Сам то малыш убил всего троих, что особо преследовали его, пришлось уж ему подстраивать им ловушки, похлеще, чем в «Один дома».
«Игры на самом деле не существует, это выдумал какой-то древний мудрец Бессмертный, чтобы было чем занять могучих, но глупых здоровенных лбов. Не будь Игры, они б еще занялись человечеством. А так, и волки сыты, и овцы целы. Вот смотри, любая игра - изначально у всех одинаковые возможности. Это одно из главных правил. В Думе, к примеру, ты можешь в прямой схватке, даже с пистолетиком, убить любого монстра, если знать его точки, а в Бессмертной игре? Женщина, ребенок, не могут выжить, если не нарушат Правила игры. Так что это и демонстрирует, что нет игры, есть только обман, но спасительный для людей.»

+2

5

Хронология жизни Клавдия.
Родился 2 сентября 31 года до н.э. Умер - август 05 года до н.э.

Послежизни.

1. Началась в древнем храме Себека в аравийской пустыне. Продолжалась в Александрии. Закончилась в 65 г. н.э. в покоях Нерона.
2. Римские дальние провинции (колонии) Памуккале и Эфес. 65-105 г. н.э.
3. Рим, участие в битвах с парфянами и германцами. 106 - 170 г. н.э.
4. Рим - Британия. 171 - 260 г. н.э. Прибыл с войсками римлян, остался там жить.
5. Рим - Константинополь. 261-380 г. н.э.
6. Галлия. Войны с готами, варварами и Аттилой. 382-460 г. н.э.
7. Византия-Персия-Халифат. 461-1000 г. н.э.
8. Генуя. 1000-1089 г. Участие в 1 Крестовом походе.
9. 1090-1160 графство Триполи.
10. 1162-1244 Франция. Монсегюрский роман.
1245-1310 Кипр.
11.
...

продолжение следует.

Отредактировано Клавдий (2014-01-06 13:44:21)

0

6

эротические сны Клавдия

0

7

Призрак.

Призрак.

Он шел, отражаясь в глазах людей, но не сохраняясь в памяти. Краткий миг его видели, испытывали эмоции, а потом забывали. Он ловил отражение гаммы чувств, а после равнодушие.
Ему нравилось бывать во дворце императора Тиберия. Ночами. Там было забавно. Темные галереи переходов, наполненные шорохами и шуршаниями. Огромная пиршественная зала с бассейном. Много людей, рабов, напоминающих престарелому Императору, что он еще жив, и оттягивающих его за край тоги от провала могилы. Сам Император – пергамент сморщенной кожи, обтягивающей высохший остов. Слезящиеся, старческие глаза следящие за буйством юной плоти в бассейне - «рыбки», согревающие его касаниями рук, объятиями. Подумалось, мы с тобой Император похожи, оба - неупокоенные кости, которым давно пора рассыпаться в прах в земле, но упрямо цепляющиеся за подобие жизни. Проблеск интереса в глазах Императора – кто это, чужой, не приглашенный? – и тут же забыл. Меня никогда не приглашают, а твой тлеющий фитилек жизни не интересен мне. И среди твоих «рыбок» нет для меня ничего, к чему отнимать последнее у голодного. Посмотреть разве что на твой Атриум порока или, как мне кажется вернее, «паноптикум плоти». Пышногрудая дева, изогнувшаяся и кричащая на двух больших фаллосах, разрывающих ее. Юный эфеб в окружении пятерки сатиров, пользующих его со всех сторон. Андрогин, отдающий и получающий одновременно. Поклонники боли, катающиеся по полу под ударами кнутов, но не расплетающие объятия. Сросшиеся близнецы, сосущие в два горла. Кто-то уже проигравший этой ночью и холодеющий в луже жидкостей, самая ценная из которых - кровь. Жарко и душно. Хватит, пора на прохладные и живые улицы Рима.
Вечный город, такой же вечный, как и жажда. Люди - кровь его артерий, сок - питающий его красоту. Из резных ворот термов выходят горожане. Свободные, молодые, красивые, чуточку хмельные.
– Кто это, так разглядывать меня? – рыжеволосый статный красавец останавливается, зацепившись о взгляд и капризно-избалованный его голос, рассыпается по улице. – Показалось.
Он полностью уверен в своей неотразимости. Требует и ожидает осады, льстится вниманием. Сегодня это не интересно. Гимназиум. Выходят последние ученики, задержавшиеся за игрой в мяч. Румяные, свежие, лучащиеся молодостью и энергией, чуть-чуть наивные, ощущающие себя всесильными, полные планов. Самые яркие светильники, способные одарить расплавленным серебром новой жизни. Один из них останавливается, смотрит, делает шаг навстречу. Они как светлячки, не понимая, тянутся, чтобы осыпаться горкой пепла. Они бесшабашно смелы и не боятся даже богов. Еще шаг. Но от этой же группы отделяется еще один и бросается между. Не так красив и ярок, но губы твердо сжаты, глаза горят решительным огнем,
- не смей, забери лучше меня.
Любовь, настоящая любовь. Та, что делает сильнее и дает мужество на решения. Кто встанет на пути Любви.
- что это со мной было?
– не знаю, пошли, друг.
Развалины храма Паллады, место сбора философов и трибунов. Камни, заросшие ползучими растениями, терн.
- постой, да постой же.
Этот юноша спешил следом от самого храма. Сжимая в руках свиток, едва успев закрутить чернильницу. Ученик философов, исследователь природы вещей и явлений.
- учитель говорит, что... – а дорога уводит из города.
– ты здесь живешь?
Вилла среди апельсиновой рощи, бассейн, огромное ложе, укрытое мягкими шкурами. Никогда у ученика философа не было такого благодарного слушателя. Истина проявлялась перед ним, все построения находили итог, на все вопросы видны были ответы. Закономерности увязывались в логические формулы. Чаша алого вина, была пропуском в мир решений. Мудрость катилась каплями по коже. Острые прикосновения рождали прозрения.
- я такой неловкий, вылил на себя вино.
- ничего, я слижу.
Только алые ручейки не иссякали.
Утром пастухи на почерневших камнях капища древнего бога нашли высохшее тело.

Отредактировано Клавдий (2014-04-11 14:51:47)

0

8

Море.

Море.
Свинцовое пространство вокруг. Свинцовое море, свинцовые тучи. Балтика. Свирепая сила волн, бьющих в борт судна. Только мореное дерево выдерживало и ни такие шторма, так что для корабля это была легкая прогулка. На мостике стоял мужчина. Длинная дорогая соболья шуба лежала на плечах, капюшоном защищала голову от порывов колючего ветра. Он не отрываясь смотрел на буйство волн, размышляя о чем-то. «Какая сила и мощь вокруг. Если прикрыть глаза и позволить себе чувствовать все вокруг, то можно стать частью этого. Можно ощутить себя чайкой парящей над гребнями волн, между небом и водой. Можно ощутить себя морем, разыгравшимся с хулиганом ветром. Можно - воздухом, взбодренным уколами брызг. Можно быть острой волной и биться в обшивку, чувствуя ее тепло и упругость. Можно - кораблем, и чувствовать ледяное прикосновение воды, резкие будоражащие удары. А можно попробовать быть всем вместе. Тогда тело становится легким и наполненным каким-то странным томлением, острым и сладким. Быть и пустым и наполненным какой-то недозволенной свободой.»
- Княжич, пройдите в каюту, слишком сильный ветер и качка, - вырвал его из омута ощущений голос за спиной.
- Ты считаешь, что я совсем слаб и изнежен? – насмешливый вопрос назад.
- Но…
- Разве тебя не волнует вид бешенства стихии? Я тепло одет и защищен.
Негодующий вздох и попытка возразить.
- Правда ты можешь греть меня, если тебе так дорого мое драгоценное здоровье, - лукавая улыбка.
Сбивчивое растерянное дыхание, минутная заминка. Сильные руки прижали его спиной к широкой груди, запахивая еще и в шубу приближенного. Очень скромные, робкие руки. Едва касающиеся ворса его соболей, не дай бог, прижать сильнее, чем положено. Не дай бог причинить хоть каплю неудобства.
Дыхание за спиной, слышное сквозь мех капюшона. Он вновь вернулся к полету с волнами и ветром. Но вскоре к ощущениям прибавилось шальное, необузданное желание, чтобы руки, чужие руки, не боялись смять ворс шубы, а скользнули к телу. Коснулись груди своим теплом, требовательно сжали, изучали. Потребность этого была так велика, что он уже чувствовал кожей, какое бы было это прикосновение.
Корабль бросило под очередным ударом волн, княжич извернулся, и руки стремясь его удержать, рванулись следом и проскользнули сквозь расстегнутую шубу и сюртук в вырез рубашки. Ощутив под пальцами горячее тело, они трусливо дернулись обратно. Княжич остановил руку, накрыв своей.
- Простите, - хриплый полушепот сзади.
- Робость вряд ли украшает воина, - насмешка.
Сбивчивое жадное дыхание над ухом.
Пальцы медленно двинулись, поглаживая и изучая, достигли крохотной горошинки соска и сжали его. Княжич затылком прижался к плечу приближенного, отдаваясь его рукам. Вторая рука скользнула к нему под рубашку, занявшись вторым соском. Возбудив их до твердости, руки двинулись ниже. Изучая подрагивающий от ускорившегося дыхания, сокращающийся под касаниями рельефный пресс, бок. Не пропуская ни миллиметра кожи, пока не достигли пояса, преградившего путь дальше. Теперь княжич точно уже знал, что его не попросят в каюту. Воин не сможет прерваться, и остановиться и будет греть его своим жаром, и вплетать в шум волн свое хриплое лихорадочное дыхание.
- Что, двинуться дальше не позволит почтение? – полу-вопрос, полу-вызов.
Руки замерли, да и дыхание над ухом будто прекратилось на несколько долгих, томительных мгновений. Рука покинула вырез его рубашки и накрыла налитую желанием выпуклость в паху.
- Большой, - хриплый полу-стон сзади.
Княжич лукаво улыбнулся, представив как долго этот вопрос, и это ощущение интересовало его приближенного. Сколько времени тот представлял и желал. А пальцы тем временем, потеряв всякое стеснение, гладили его член, стараясь сжать его плотнее.
- Ты же не хочешь, чтобы я кончил, испортив себе одежду, - протянул, повернув голову и посмотрев ему в глаза.
Растерянное облачко исказило красивое лицо молодого боярина.
- Иди за мной, - фыркнул княжич и легко перемахнул через ограждение, приземлившись палубой ниже. Ловко маневрируя между бухтами с канатами и парусиной, тюками и бочками увлек за собой боярина. У основания одной из мачт, в закрытом и от глаз и от ветра снастями закутке остановился, подперев спиной ее. Боярин не так ловко настиг его, в последний момент, зацепившись за канат и грохнувшись на колени, лицом уткнувшись в мех на бедрах княжича.
- Правильное решение, - бросил тот.
Боярин жадными пальцами рванул пояс на нем, вытащил член и втянул его в себя, плотно обхватив губами. Княжич вскрикнул и вцепился в обмотку мачты. Влажная теплота принимала его в себя, язык ласкал не оставляя ни мгновения перевести дух. Длинно застонав, он излился в этот жадный рот, принявший все до капли. Стоя на коленях, боярин ждал, пока он переведет дыхание, откроет глаза и увидит его. Его сияющие, шальные, счастливые глаза и мольбу в них.
- Дрочи, я хочу видеть, - приказал княжич, прочтя его.
Быстро расстегнув пояс, тот достал свой член и несколькими сильными движениями довел почти до извержения.
- Возьми, - княжич достал свой белый платок и бросил ему.
Едва приложив платок к члену, боярин зарычал и кончил.
Бушующая стихия поглотила все звуки, насыщаясь ими и еще сильнее раскачивая корабль.

0

9

Хроники Преисподней.

Хроники Преисподней
Сатана зашел в свои покои и замер на пороге. В его богато убранной спальне посреди дорогого ковра стоял большой канцелярский стол за которым восседал архангел Михаил.
В строгом белом костюме, белом галстуке, очках в тонкой золотой оправе и с зачесанными в хвост длинными белыми волосами.
- Проходите, товарищ Сатана, - строго проговорил он, указывая на крайне неудобный низкий стул перед столом.
-Для начала сдайте-ка сюда печать товарища Баала, - сверля его жестким взглядом из-за стекол, продолжил он. – Спички детям не игрушка.
-Да я, - попробовал возразить Сатана.
Михаил хлопнул по столу ладонью, и печать, выскочив из его кармана, оказалась на столе.
- Вот так вот, товарищ, - спокойно произнес Михаил, не переставая осуждающе смотреть на Сатану, - это что же вы самоуправством занимаетесь, а? С каких это пор вы позволяете себе строить кадровую политику на основе удач или неудач в постели? Это отклоняется от линии руководства, товарищ. Подбор кадров в наше смутное время, это не в бирюльки игры, а архиважная задача. В то время как показатели по вверенному вам ведомству неуклонно снижаются. Грешники мельчают, крупно маштабных акций со времен охоты на ведьм, несколько сот лет назад, не проводилось, о войне между раем и адом никто не помнит, даже Голливуд, перестал работать в демоническом ключе а перешел ко всяким мальчикам на метлах, безумным компьютерщикам и мохноногим карликам. Вы отстраняете от работы самого высококлассного специалиста, обладателя грантов в сфере новых методов судебной практики, призера конкурса «новые демонический технологии и сети», на основании только отсутствия твердости в вопросах сексуальных перверсий. Это не типично, товарищ.
- Быстро до вас все доходит, - хмуро протянул Сатана, устало опускаясь на стул, и закуривая.
- А вы думали, что от ока всевышнего что-то можно укрыть? Так, за проявленное самоуправство и превышение полномочий на основании кодекса о правонарушениях в дъявольской сфере выношу вам постановление о присуждении штрафа в 250 тысяч душ с обязательным прохождением тренинга «менеджмент и управление кадрами в корпорации, для демонов высшего круга».
В воздухе вспыхнул счетчик с алыми цифрами 250, быстро замигал, меняя их, пока не остановился на О. «Штраф переведен» - вспыхнула надпись и все исчезло.
- Товарищу Баалу печать я вручу лично, вместе с выписанной ему грамотой в связи с новым шедевром его подопечного К.Тарантино. Вот кто действительно самоотверженно трудится на ниве укрепления и преумножения жестоко-демонизации среди людей, - торжественно произнес архангел. Сатана, ссутулившись на стуле, нервно курил и молчал.
Михаил устало снял очки, протер их тряпочкой и благодушно произнес:
- ну Сана, неофициально, ты меня пойми. Я беру отчетность вашу и вижу, на своем месте у тебя из всего высшего персонала только двое. Астрагот и Баал. Остальные конечно хорошо зарекомендовавшие себя товарищи, истинные и приверженные борцы сатанизма-дъяволизма, но им не хватает элементарных знаний, навыков и образования. Вот мы тебе постоянно скидываем из управления программы курсов повышения квалификации, ты ж их почти всегда игнорируешь. Души жалко? Так в кадры надо вкладывать, чтобы повышался коэффициент отдачи.
Он веером выложил на стол перед Сатаной буклеты. Авторские курсы: Г.Дракула «Маркетинг в сфере вампиризма и демонизация общества», В.Жид «учет доходов и затрат в демоническом производстве» и «оптимизация потерь и налогообложения в демонической сфере», Си.Зиф «Подъем на вершину. Тренинг личностного роста» Д.Сад «Оргия и содомия как вариант борьбы со стрессом. Методики и практики.»
Сатана скривившись посмотрел на яркие буклеты и пробурчал:
- Да я таких программ-поделок могу написать море.
-Не глобально мыслишь, товарищ. Вот ты не в первый раз это говоришь, а что-нибудь написал? Кроме дипломной работы «Рога, копыта и хвост. Как сборник людского мифотворчества и заблуждений» пока ничего не создал. А наши специалисты трудятся, ведут исследовательскую работу, зарабатывают гастрит в творческих командировках, повышают свой образовательный уровень, короче растут и вносят реальный вклад в общее дело. А ты саботируешь. Идеологически не верно поступаешь, выбиваешься так сказать из коллектива. К тому же жена твоя - Лилит, опять же жалуется. У нее не появляешься, супружеский долг не выполняешь, ячейку общества не укрепляешь. Брата своего, выдающегося деятеля, не уважаешь, обижаешь. Короче, - он веско хлопнул по столу, - возвращайся в семью, к жене, брату, займись наконец-то работой, гадостями всякими, вредительствами. Запустил ведь все, смотреть на застой в вашем отделе больно даже.
- Устал я, надоело все, - вздохнул Сатана.
- Знаю, Сана, - тон Михаила потеплел, - тебе ж поручили самый тяжелый участок работы. Я знаю, какого это Ангелу твоей квалификации заниматься такой грязной работой, но кто-то же должен. И ты был тем сподвижником, героем, который взялся за поддержание порядка здесь. Чтобы осуществилось равновесие и гармония. Я ж тебя ценю, да и все тоже, за это. И ты прекрасно справлялся, так что встряхнись старина. На тебя ж равняется наша молодежь. Вот кстати принес тебе на рецензию несколько кандидатских работ из университета, глянь на досуге.
Он вытащил из воздуха несколько прошитых папок.
- вот, смотри какая прелесть - «Расчеты вечного котла и оптимизация расхода серы в адовом хозяйстве». А это, «Реальность и вымысел в представлении образа Сатаны в культурах», «правила поведения демонов младшего разряда в человеческой готической тусовке», «миф о размере члена и 100 методов подписания контракта на основе этого», ну и еще вот эта «Сатана жил, жив и будет жить, проблемы бессмертия в высшей иерархии демонов». Так что ты нужен, тебя любят и ценят твой вклад в общее дело.
У Сатаны предательски защипали глаза, он высморкался в созданный большой клетчатый платок, чтобы скрыть это.
- А с братом помирись, - укоризненно постучав по столу пальцем проговорил Михаил, - подумаешь, подрались. Вот помнишь как в Университете еще мы зажигали по кабакам и вы, напившись, дрались до изнеможения, и я вас с расквашенными мордами тащил всегда до общежития, - он расплылся в улыбке, вспоминая юность, - а ты, вися у меня под мышкой, все пытался дотянуться до него и хотя бы пнуть еще. А он рвал на себе рубаху и рычал «не держите меня, счас я ему все-то повыдергаю и портрет-то подправлю». Ну и что, а когда я вас сваливал на один диван у себя в комнате, то вы засыпали в обнимку, так трогательно-умилительно. Вместе тесно, порозень скучно. Так что мирись. А печать я ему верну.
Сатана шмыгнул носом, Михаил ему подмигнул, надел очки, опять принимая деловой вид и начал таять вместе со столом.
- Постой, - крикнул Сатана, - а выпить.
Михаил растаял, а на месте стола появилась его голограмма.
- Дела, Сана, как-нибудь в другой раз.
- Но мне сейчас очень тяжело, вернись, посидим, вспомним прошлое, мне надо встряхнуться. Ты ж сам сказал.
- Не могу, Сана.
- Ну ты же мне друг. Друг так не поступает. Мне плохо, тяжело, ты должен мне помочь. Ты ж ангел к тому ж.
Голограмма на несколько мгновений задумалась, потом ответила
- хорошо, я с делами покончу и загляну.
И исчезла тоже.
Сатана довольно улыбнулся, приказал сервировать столик-тележку. Там появилась вечно-охлажденная бутылка настоящей смирновки, самого первого розлива, авторского. Менажница с икрой красной, черной, черной паюсной, вазочки с огурчиками малосольными, грибочками, тарелки сыра со слезой, свежайшей сочной ветчинки, твердокопченой колбаски, зелени. Сатана уселся на диван, в который обратил кровать и принялся ждать.
Время тянулось медленно, но Михаил не заставил себя долго ожидать. Появившись уже без пиджака и галстука, а так же без очков, придававших ему строгий вид, он довольно оглядел столик и проговорил:
- да, помниться у нас в общаге все было проще. Огурцы от бабки Чертовки, или капустка, да спирт, который Ади гнал в алхимической лаборатории.
Сатана ловко разлил в две большие рюмки водку и протянул одну Михаилу.
-Ну, за общие воспоминания.
Звякнуло, встретившись, стекло, друзья выпили. Михаил подцепил на тост шмат ветчинки, закусил, Сатана ложкой зачерпнул икорки, другой рукой разлив еще по одной.
-Между первой и второй, ну сам знаешь, - произнес он, и друзья хлопнули еще.
-А помнищь наши граненые, - разглядывая рюмку, проговорил Михаил, - у Баала всегда были отбиты краешки и мы шутили, что он ими закусывает, а он злился, пока наконец всерьез не откусил кусок, а ты носился по комнате с полотенцем оттирая его от крови. А потом лупил его по лицу, а он улыбался, довольный, что ты так перепугался за него.
- Он всегда был больной на голову, - хмуро бросил Сатана, еще разлил и выпил.
Алкоголь начал действовать на него, а Михаил сидел развалившись на диване. Рядом, хоть бы что, только расстегнув половину пуговиц на рубашке от жары – ангелы никогда не пьянеют, в отличие от демонов.
- А помнишь, я висел у тебя на шее, чтобы позлить его и все ждал, когда же он начнет выяснять с тобой отношения, - фыркнул Сатана, уже чуть запинаясь в речи и еле ворочая языком. Вторая литровка подходила к концу.
Михаил засмеялся:
- ага, а потом он висел у меня на шее. Чтобы ты побесился, в итоге опять же вы подрались друг с другом, и обе ваши стипендии ушли на покрытие убытков пивной, которую вы разнесли. И вам пришлось мыть котлы на кафедре, чтобы подработать.
-весело было, правда – спросил Сатана, блестя уже совершенно пьяными глазами, как бы невзначай положив руку на бедро Михаила.
-да уж, - отдышался, отсмеявшись, тот.
Сатана провел пальцами по его лицу стерая, как бы, его слезы от смеха.
- тогда весело было, а теперь я все один и один, - грустно протянул Сатана.
- у тебя есть Бенни и брат, - утешающее, ответил Михаил.
- они видят и хотят либо дома, либо саба. А мне надоело играть. Хочу просто быть равным, - он выжидательно вопрошающе заглянул в глаза Михаилу.
- за молодость, - дав ему в руки вновь налитую рюмку, отвлекая его от своих бедер и глаз, провозгласил Михаил. Выпили.
- а вот я давно хотел тебя спросить, - Сатана приблизился к его лицу, а рукой сжал отворот рубашки, проникая пальцами внутрь, - ты меня уважаешь?
- конечно, Сана, - чуть отстраняясь, ответил Михаил.
- спасибо, - тряхнув головой, проговорил Сатана и поцеловал его в губы, долгим поцелуем.
- да, пожалуйста, - терпеливо дождавшись, когда он оторвется, сказал Михаил и вручил ему в руки опять рюмку, чтобы отвлечь уже от расстегивания своей рубашки.
- а у меня еще есть вопрос, можно, - выпив опять, протянул Сатана, положив уже руку вроде для устойчивости на бедро Михаила рядом с ширинкой его белых брюк.
-да, - чуть подавшись от него к спинке дивана, ответил Михаил.
- а можно я у тебя отсосу? – вторая рука Сатаны легла на ремень его брюк, пытаясь непослушными пальцами расстегнуть, а сам он опустился на пол между его ног.
- ну, если тебе это так нужно сейчас, то можно, мы ж друзья, - спокойно проговорил Михаил.
- неее, - капризно протянул Сатана, возбуждающе облизнув губы, распустив волосы и изящно-соблазнительно сбросив с плеч рубашку, - я хочу, чтобы ты меня захотел.
- тогда давай еще выпьем, - Михаил, дал ему еще рюмку, налитую до краев, потом еще, провозглашая тосты за которые нельзя было не выпить.
После второй Сатана упершись ему в колени, приподнялся и потянулся к его губам, но на полпути отрубился в сон. Михаил легко подхватил его на руки, оттолкнул ногой столик и, вернув дивану, первоначальный вид кровати, уложил на нее Сатану.
Миниатюрный мобильный на его руке зазвенел, он приложил его к уху и ответил:
- да. Шеф. Все в порядке, шеф. Он спит как Ангел, шеф. Так точно. Благодарю.
Отключившись, он прикрыл Сатану одеялом. Тот сквозь сон обиженно проговорил:
- Сволочь ты, Михаил. Всегда так, а еще друг. Ну подожди, подожди, я еще доберусь до тебя.
И повернувшись на другой бок, засвистел носом. Михаил улыбнулся, поправил одеяло и исчез.

+1

10

Король гоблинов.

Король гоблинов (по к/ф Лабиринт)
Белая сова летела через лес уже давно. Близился рассвет. Взмахи крыльев были замедленны, зоркие глаза искали место для ночлега. Первые проблески солнца усыпляли и силки надежно опутавшие птицу, были лишь объятиями сна. "Наконец-то, - издалека донесся голос птицелова, - я знаю кто отвалит за нее нам много денег."
Очнулась птица поздно вечером, в большой клетке, висевшей в углу комнаты. Комната тонула в глубоких синих тонах обоев, тяжелых бархатных штор, крашеного потолка. Одну из стен почти целиком занимала картина обнаженного человека так же на синем фоне, выгнувшегося под потоками льющегося сверху света, другая стена была целиком зеркальная. Почти половину комнаты занимало пространство, застеленное коврами, а поверх них шелковым темно синим бельем - ложе хозяина. В оставшейся части разместилась металлически поблескивающая техника. В воздухе висел тяжелый одуряющий аромат трав и звучала музыка. Виолончели. На брошенной около аппаратуры коробочке читались буквы "Аpocalyptica".
Едва слышно скрипнула дверь, и вошел человек. Белые длинные волосы струились по темному бархату длинного, даже волочащегося шлейфом халата. Подойдя к клетке, он наклонив голову несколько мгновений рассматривал птицу:
- Ты проснулась? Знаешь, я не хотел, чтобы ты тут была. Ты мне не нужна. Я бы отпустил тебя прямо сейчас, но он обидится, он так радовался, что подарил мне такой подарок. Потерпи пару дней и я тебя выпущу, а ему скажу, что ты случайно улетела. Извини, я не умею за вами ухаживать, вообще, и мне это не интересно. У тебя вроде вода там есть и зерна какие-то. Я плохой хозяин, но тебе же мучиться не долго.
Мягко проговорив все это, он отвернулся и отошел.
- Спокойной ночи, птица, - бросил он, раскинувшись на ложе и закрывая глаза.
Музыка заполняла комнату, лилась из всех углов. Птице казалось, что она видит четырех мужчин с длинными волосами, сидящих посреди снежного поля на фоне горящего дома и терзающих смычками огромные виолончели.
Мужчина же на постели тоже, наверное, видел какие-то картины, потому что его рука поднялась к лицу. Язык, мелькнув между губами, коснулся кончиков пальцев, и они заскользили, распахивая халат, по обнажаемому телу. Медленно-медленно, лаская кожу, поглаживая и изучая каждый выступ рельефных крупных мышц. Долго они кружили по краю ореолы сосков, затем скользнули ниже. И вот уже рука властно и твердо сжала возбуждающийся член, неторопливо двигаясь по нему вверх-вниз. Глаза птицы безотрывно, пронзая мрак, наблюдали за каждым его движением, вздохом, подъемом груди, дрожью, увеличивающейся плотью.
Когда из динамиков полились первые аккорды "Пещеры горного короля", птица как безумная забилась в клетке, клекоча и расплескивая воду. Недовольно, мужчина остановился, приподнялся на локте, но видя что птицу что-то всерьез беспокоит, поднялся и, не запахивая халат, подошел к клетке.
- Что случилось? - как можно мягче, спросил он, глядя на птицу, та ответила ему немигающим взглядом сапфирово-голубых глаз. Под этим взором не отпускающим его ни на секунду, он протянул руку и открыл дверцу. Волна перьев вырвалась на свободу, клетка уменьшившись до размеров звездочки, вспыхнула и исчезла, сделав пару кругов над его головой птица камнем упала вниз. Удар, и перед мужчиной стоял Король гоблинов.
Короткая дуэль взглядов бешеного-дикого небесно-голубого против спокойного-поглощающего черного. И король положил руки на плечи мужчины, приподнялся на носки и прижался к его губам, решительно проталкивая острый язык в рот. Приняв вторжение, мужчина с силой обнял его одной рукой за талию, другой сжал ягодицы, и чем активнее язык короля двигался в нем, тем теснее он прижимал его тело. Когда поцелуй закончился, мужчина отступил на шаг и тоном и не предполагающим возражения бросил:
- Раздевайся.
В голове короля мелькнула мысль, что он может превратить этого смертного во что угодно, но вместо этого он начал быстро раздеваться, расставаясь с пышной белой рубашкой, брюками, амулетами. Когда его стройное тонкое тело обнаженно блестнуло во мраке, мужчина повернул его к зеркальной стене. Король увидел свое отражение, на фоне более мощного тела партнера, сильные руки двинувшиеся по его телу, изучающе, возбуждающе, белые пряди, упавшие на его плечо, когда мужчина коснулся губами его ключицы. Отражение дрожало, изгибаясь и пьянея от прикосновений. Опустившись на колени, король ощутил твердый, горячий стержень вонзившийся в него и заплясавший в его глубинах. Зеркальная поверхность отразила крик. Двое мужчин лежали в объятиях друг друга. Белые длинные мягкие локоны, спутались с жесткими острыми белыми же перьями волос.
Утром в окно вылетели две птицы. Белая полярная сова и черный неясыть.

0

11

Росчерк на рисовой бумаге.

Росчерк на рисовой бумаге

Торговец веерами
принес вязанку ветра
Жара.

Заказчик достал ему приглашение на этот светский прием, снабдил одеждой, набором манер поведения и информацией. Оружие – тонкий длинный кинжал и десяток звездочек – он сам разместил в складках кимоно, как привык.
Распахнутые резные дверцы, кланяющиеся слуги, цветные фонарики, расставленные и развешанные всюду, и непроницаемая маска человека высшей касты на лице. Он мимоходом глянул в зеркало. Тонкий, хрупкий, стройный юноша в черном, расшитом серебряными драконами кимоно. Как важна эта тонкость и гибкость в его ремесле. А то, что под ней скрывается сталь мышц, тренированных с детства, может узнать только жертва за мгновение до смерти. Хотя сегодня у него другое задание. Добыть важные бумаги у хозяина этого дома. Прокрасться, прошмыгнуть, скользнуть, как лунный блик, и уйти с чехлом из тонкой кожи. Только и всего.
Тонкие запахи, шелест рисовой бумаги, музыка в руках гейш, переливы девичьего смеха, тени. Из комнаты в комнату, от ширмы к ширме. Идти не торопясь, чинно, обмениваясь полупоклонами и приветствиями с равными, скучающе разглядывая окружающее, потягивая легкое сливовое вино.
Взгляд, попытка охватить целиком, еще взгляд, не показать удивления, заинтересованности, потрясения, непонимания, странного ощущения, охватившего все тело.
На низкой кушетке возлежал мужчина. Тончайшее белое шелковое кимоно, расшитое цветами сакуры, лилось на пол и змеилось там. Такое длинное и широкое, что когда он вставал, оно наверняка тянулось за ним шлейфом и драпировалось мириадами складок. Распахнутое сейчас, оно напоминало оброненные крылья. Обнаженное до пояса черных штанов смуглое тело блестело, как только вылепленное, рельефом крупных мышц. Запрокинутое на валик жесткое волевое лицо с закрытыми глазами и удивительно длинными ресницами. Две гейши, очень дорогие, судя и по знакам, и по нарядам, и по стати, двумя каменными гребнями расчесывающие его длинную гриву белоснежных, даже отливающих серебром волос. Третья наигрывала что-то и тихонько напевала.
Он впервые вживую видел подобное существо. Скинуть оцепенение, огромный глоток вина, еще один, идти дальше. Просто вспомнить как-нибудь, потом. Зная, что никогда. Отвратительное задание.

Бумаги у него. Он идет обратно, уже далеко за полночь, тихо. Журчание воды в саду камней, лягушки, шорох листьев под ногами. Вдали впереди отблеск в луне развевающегося белого одеяния. Хруст веток, несколько черных теней, отлепившихся от стен, свист удара, рассекающего воздух.
Встать за деревом. Это не моя схватка. Взлет, удар ногой в развороте, в полете, полы кимоно как крылья. А жертва не так беззащитна и изнеженна, как кажется. Блок, удар, уход, взлет. Резкие выпады режут воздух. Никто не пророняет ни звука, только глухие хлопки ударов и падений. Белый вихрь и трое черных смерчей. Четвертая тень, незамеченная, бесшумно скользит с поблескивающей иглой.
Он метает сюррекен. Только один. Потому что это уже не честно. Белая фигура выпрямляется среди поверженных врагов. Кровавое растекающееся пятно во лбу одного из нападавших, блеск концов звездочки. Разлет пол кимоно, он оглядывается в поисках добровольного помощника.
Черная фигура, поблескивая серебром драконов, подходит к белой.
– Поздно гуляете, юноша, - легкий кивок, - но как удачно. Спасибо за помощь.
Он смотрит на разгоряченное, покрытое испариной тело.
– Как тебя отблагодарить? – аристократ его расшифровал, люди касты все знают друг друга. – Приходи утром в дом у Плачущих лилий. Мой секретарь отсчитает тебе 5 талантов. Прощай.
Ускользающий поток шелка.
– Я это делал не за награду.
Горловой бархатный смешок, и длинные тонкие пальцы сжимают ему подбородок, поднимая голову навстречу блестящим смеющимся глазам.
– А за что?
Это прикосновение порождает волну дрожи в его теле и сгусток жара внизу живота. И он чувствует запах, сводящий с ума, запах секса. Трав, благовоний, пота, смешавшихся на этом человеке в невыносимо сладострастный аромат. И глядя в его глаза, он понимает, что тот все это знает и видит и наслаждается своей властью. И он кладет руки на его бедра, обтянутые черным шелком штанов, ощущает под пальцами железную упругость мощных мышц. И его руки сжимают крепкие ягодицы аристократа, сдавливают их. А тот, вскинув голову, насмешливо протягивает:
– Ты будешь прямо тут лапать меня, как согласную на все гейшу, или найдем другое место, более подходящее?
– Если бы я имел право, то прямо тут поставил бы тебя на колени и оттрахал, – хрипло произносит он, легкие жжет нехватка воздуха от горячечного желания.
От его слов тело в его руках вздрагивает, обжигает ему руки, а плоть просто натягивает до предела ткань штанов. Он понимает, что его грубые слова возбудили того до предела. Просто толкнув его к ближайшей стене, он резко спускает с него штаны и, опустившись на колени, втягивает в себя вставший член.

0

12

Фанданго

Фанданго

«Фанданго» – ритмическое внушение страстного и странного торжества.
А. Грин, «Фанданго»

Он шел по набережной, в поясном мешочке позвякивало серебро за последний заказ. Кривая улыбка. Стоило это явно меньше, но ему уже переплачивают за имя и репутацию. И за страх, липкий обволакивающий страх, что испытывают, глядя в его пустые, лишенные чувств глаза. А ведь ему всего двадцать пять. Когда они стали такими? Может, тогда, когда невинный детский взгляд коснулся окровавленных тел его родителей, братьев и сестер и ухмыляющихся рож басков над ними. Или на борту работорговца, получив первый пинок кованым сапогом по ребрам. Или же когда с хрустом нож в его руке вошел в тело его «благодетеля», каждую ночь принуждавшего его делить с ним ложе.
Он тряхнул головой, отгоняя так часто одолевающие его воспоминания. Надо выпить. Много. Чтобы уйти от них, спрятаться в жарком омуте безудержности. И выкурить бы трубочку зелья.
А вокруг сверкал, плескался людской водоворот. Маски, перья, боа, шелк, ленты, конфетти, серпантин. Карнавал. Крики, смех, музыка. Тычки под ребра, объятия, поцелуи, разгоряченные тела. Запах цветов, благовоний, грима, пота, похоти.
Бросок в закоулок, вожделенная бутыль в руках. Лихорадочное срывание оплетки и пробки, и благословенная жидкость, кровь невинных виноградин, бурным потоком хлынула в горло. Утоляя жажду, веселя, отдавая свои силы и жизнь, вскормленные щедрым андалузским солнцем.
Отпустило. Вновь на набережную. Надменно обвести взглядом толпу, ощущая себя властью, силой, другим. Я могу лишить любого из вас жизни, если за это заплатят или вы мне будете мешать. И я не испытаю ни капли сожаления или раскаяния. Я могу соблазнить, совратить любого или любую из вас. И ничто не дрогнет в моей груди. Ни сожаления, ни раскаяния, только холодное «прощай». Я владею вами и никто не владеет мной. И я Свободен.
Статный, высокий, худощавый мужчина весь в черном, с длинными черными волосами, собранными в хвост, змеившийся по спине, и с рапирой, пристегнутой к богатому венецианскому поясу, горделиво стоял на мостовой. А людские волны аккуратно огибали его, не пытаясь заключить в свои объятия. Многие маски останавливали влажный взгляд на красавце, но отсутствие интереса и холод останавливали их. Пока.
Среди несмолкаемого гомона до него донеслись знакомые с детства звуки гитары. Ввинтившись в толпу, он прокладывал себе дорогу к источнику. И остановился лишь в первых рядах круга, где танцевали фламенко. Кабальеро в белом и три сеньориты в ярких платьях под аккомпанемент кастаньет, хлопков толпы и пары гитар выбивали страсть из камней мостовой. Он скривился. Как это самозабвенно делали у него на родине. Где от бьющей из танцоров энергии сходили с ума, забывали все, кроме ритма, переставали быть зрителями, начинали творить сами.
– В них мало жизни и мало смерти. Все испанцы таковы, – как удар надменная фраза рядом.
Он резко оборачивается и упирается взглядом в говорившего. Блондин, чуть выше его ростом, в богатом белом костюме с высоким воротником из перьев.
«Одна жемчужина с его костюма стоит больше денег, чем есть у меня в кошельке. Аристократ чертов. Какое ты имеешь право судить?»
Ответный взгляд странно черных глаз, при том, что волос серебряно-бел. И он читает в этом взгляде насмешку, презрение, пренебрежение. «Аsesino empleado». Пена с дна венецианских каналов. Но не только. Еще он видит и пробуждающийся интерес. И троих телохранителей за спиной блондина.
Гибкая фигура мужчины в черном скользнула между рядов зрителей и оказалась за спиной музыкантов. Последний такт фламенко. Танцоры, обмахиваясь веерами, растворяются в толпе, а он что-то шепчет на ухо гитаристу.
Перебор пальцами по струнам. Сначала медленно и невнятно. Черная фигура выходит в центр круга и обводит взглядом лица зрителей. Сумрачно, жестко, вызывающе. Немногие способны долго выдержать этот взгляд, не запаниковать, не спрятать глаза. Один. Мощный удар по струнам, взрывной. Фанданго. Танец-поединок. Один на один. Только для мужчин, настоящих мужчин. «Трусы, жалкие трусы. Хоть один найдется? Это же поединок не на шпагах. И умирать в нем не нужно». Он медленно поворачивается. Мелодия ускоряется. «Победить сразу, даже не начиная схватку».
Кольцо зрителей размыкается, выпуская белую фигуру. Шаг – медленный, тягучий, приковывающий к себе, второй. Взрыв мелодии, и белый камзол резко срывается с плеч, не заботясь о сохранности перьев воротника и камней отделки. Вновь медленно, поворот, белая ткань в руке очерчивает периметр круга. И с силой камзол летит в руки охраны. Человек в черном криво улыбается. Нашелся хоть один. И как раз тот, кого он с удовольствием бы раздавил. А блондин уже стоит перед ним, и понимающая тонкая усмешка на мгновение трогает его губы. Резкий поворот, и ранее убранные, но теперь, без воротника, оказавшиеся длинными серебряные волосы, взметнувшись, то ли специально, то ли случайно бьют ассассина по щеке. Вызов принят. И кто сказал, что схватка будет легкой?
Я танцую этот танец с детства. Он в моей крови всегда. Я неукротим, как он, а он жесток, как я. Его удары – это отголоски моих ударов. И если мостовая не способна истекать кровью, то это обильно делают мои жертвы. Тебе, выросшему в тени дворцовых покоев, никогда не понять этого. Твоя кровь течет медленно, а тело изнеженно.
Но ты его хочешь, – уход, резкое стремительное движение, и фигура блондина за его спиной, а рука, казалось, случайно проводит по его бедру, ягодице, талии.
Я никого не хочу, – язвительная ухмылка, – это мне не интересно.
Только с чего эта предательская дрожь, на мгновение охватившая тело после прикосновения?
Я знаю, что будет. Узкая улочка, почти затертая глухими стенами домов. Твоя гибкая фигура, наклонившаяся и пытающаяся найти упор для рук в выщербленной кладке. Разметавшиеся черные волосы, полустон, полурык. Шорох воды, накатывающей на камень, сковывающий ближайшие каналы. Отголоски карнавала издалека. Мои длинные пальцы, играющие с твоей грудью, то грубо, то нежно. Вторая рука властно, с силой сдавливает талию, не давая уйти от проникновения, задавая ритм и глубину.
Я тебя ненавижу.
Гитарный ритм ускоряется. Движения партнеров все жестче, резче, отрывистее. Вихрь черный, полный холодного огня, яростного, иссушающего. Вихрь белый – страстный, распутный, порочный. Рубашки, облепившие влажные тела, не скрывающие больше ни одной детали рельефа, ни одного подрагивания мышц.
Не ненавидишь, а боишься. Жаждешь власти, а сбегаешь, чтобы не услышать «прощай» от отряхнувшего штаны партнера. Ищешь свободы, не зная как удержать. Считая, что не умеешь, не понимая, что в этом нет нужды.
Дуэль взглядов – режущих, как острейший клинок, живущих как бы по себе от движений тела. Горящих. Уже живых.
– Он всегда побеждает в фанданго.
– Думаешь, он от этого становится счастливее?

0

13

Этот парень.

“Этот парень был из тех, кто просто любит жизнь»

Они пересеклись на встрече инетовкой тусовки поклонников магии. А нигде больше они и не могли встретиться.
Яппи, всегда в дорогих бренднэймовских костюмах, ездящий по городу только на частных машинах, евший только в ресторанах, развлекающийся в солидных ночных клубах и казино. И рокер, всегда в одной и той же косухе и черных джинсах, висящий сутками в инете или пьющий в гостях подобных же, посетитель панковско-рокерских тусовок и концертов. Пожав друг другу руки, сильную цепкую, привыкшую к рулю мотоцикла, и холодную и жесткую, несмотря на лайковую перчатку, они обменялись несколькими словами, и разошлись подальше друг от друга. Белокурый яппи – Драг, в круг экзальтированных девиц, а черноволосый Ангел к юношам-хаккерам, программерам. Изредка лишь то тот, то другой бросал короткие изучающие взгляды. Самым странным было то, что после этой встречи, они стали чаще пересекаться в чатах и у них находились общие темы для разговоров, да и на реальных встречах, они уже не держались подальше друг от друга.
Поздно вечером, Драг подьехал к своему дому и отпустил водителя. Подошел к подъезду, и тут из темноты навстречу ему двинулась темная фигура. Выхватив из кобуры под мышкой беретту, пистолет достаточно компактный, чтобы незаметно прятаться под костюмом и достаточно внушительный, чтобы производить впечатление, он направил его на фигуру и веско проговорил:
- руки вверх…
Фигура замерла и повиновалась.
- лицом к стене, ноги на ширину плеч, - холодно командовал Драг.
-это я, - произнесла фигура, но повернулась и оперлась руками о стену. В затылок ему уперлась прохладная сталь, а рука Драга прошлась по его бокам и карманам. Вытащив нож-выкидушку, он положил его себе в карман.
- ну это же я, Драг, Ангел, - проговорила фигура.
- какого х***, тебе тут надо? - убирая пистолет в кобуру спросил Драг.
- я поговорить хотел.
- ааа, ну-ну, пошли, - бросил тот. Открыв кодовый замок парадной, он пропустил Ангела вперед. Поднявшись в молчании на лифте, и пройдя еще через несколько запиравшихся на ключ дверей, они наконец вошли в квартиру Драга. Тот включил свет в прихожей. Где только можно было вставить, были закреплены зеркала, многократно множа их отражения. Ангел снял ботинки и носки, но с косухой расставаться не пожелал.
- иди на кухню, - буркнул Драг, махнув рукой в направлении нее.
Зайдя в маленькую кухонку, Ангел опустился на табуретку около стола. Драг щелкнул выключателем, осветив ее. Пока Ангел оглядывал интерьер, целиком из золотистого дерева, под деревенскую избу, он избавился где-то в глубинах квартиры от пиджака и кобуры, и вошел на кухню, в светлых брюках и черной футболке, плотно обтягивающей его рельефные плечи и торс. Открыв холодильник, он достал бутылку Финляндии, из шкафчика две рюмки, разлил водку, и, усевшись напротив, уставился на Ангела.
- Ну и о чем, ты хотел говорить?
Тот замешкался, нахохлившись потянул паузу, но, наконец, ответил, стараясь не глядеть на него:
- Мне тут негде зависнуть сегодня, я подумал, может можно у тебя.
Драг не стал интересоваться, а что же ему не зависается в собственной квартире, а все так же буравя его взглядом, проговорил:
- ну, вроде у меня сегодня никого нет.
- что странно, - непонятно почему сердито и очень тихо прошептал Ангел, и залпом выпил рюмку. Драг последовал его примеру, ненароком глянув на часы на стене…
- ааа, ты все-таки кого-то ждешь, я тебе мешаю… тогда я пойду, - резко проговорил Ангел.
- тебе ж, негде было зависнуть, - насмешливо протянул Драг…
- да я на улице потусуюсь, у метро, не впервой, не хочу мешать тебе развлекаться, - Ангел сделал попытку подняться.
- сиди уж, - коротко бросил Драг, - я никого не жду…
Они выпили еще по одной.
- Тебе в косухе не жарко, - поинтересовался Драг.
- нет, - резко ответил Ангел.
- вообще-то верхнюю одежду оставляют в прихожей…
- а я ее почти никогда не снимаю, даже бывает сплю в ней, - вызывающе ответил Ангел.
Драг хмыкнул и внимательно глянул сквозь заново налитую рюмку на него.
- чего ты так смотришь? Что-то не так? Я не люблю, когда меня разглядывают, - нервно бросил Ангел.
- и все же, о чем ты хотел поговорить, - медленно протянул Драг.
- ты догадайся, - бросил тот и быстро опрокинул еще рюмку.
Повисла тишина, Ангел еще больше ссутулился на своей табуретке.
Драг встал, подошел к нему со спины, и, дернув его за черный хвост, запрокинул голову.
- у меня есть только одно предположение.
Наклонившись, он грубо впился в его губы. Это можно было бы назвать оральным изнасилованием. Жестко, и сильно он целовал его, безжалостно прикусывая губы. Протолкнув язык в глубину его рта, требовательно изучал его. Ангелу было больно, он пытался отстраниться, но рука Драга держала его за хвост, не давая шевельнутся. Хотя это все и не было неприятно, что крайне поразило его. Он уже хотел прикусить, этот бесцеремонный язык, но тот внезапно покинул его рот.
- я угадал? – криво улыбаясь, спросил Драг.
- ты самовлюбленный, самоуверенный болван, - бросил Ангел, слизнув кровь с губ.
- какая неприкрытая лесть, - язвительно фыркнул Драг, - теперь ты расстанешься со своей косухой?
Он легонько дернул ее за плечо и с коротким треском один из погонов оторвался.
-ты что, офигел, - гневно крикнул Ангел, - она ж у меня единственная. Будешь пришивать.
- вот еще, - усмехнулся Драг, - кто-нибудь из бабья, крутящегося вокруг тебя, и пришьет.
Ангел злобно глянул на него. А Драг холодно и жестко приказал:
- Встать.
- А что будет, если я не встану, - вызывающе поинтересовался Ангел.
- не испытывай моего терпения, - угрожающе прошипел Драг.
Ангел посидел еще несколько мгновений, пожал плечами, и встал.
- Сними косуху!
Он собрался возразить, но отрывисто его хлестнул приказ:
-Быстро.
Ангел снял ее и положил на табуретку.
- Джинсы!
- А не…
- быстро.
Ангел изобразил на лице пофигистскую, устало-снисходительную улыбочку и снял джинсы.
- Футболку.
Оставшись только в черных плавках, он вызывающе глянул на Драга.
- А теперь марш в ванную.
- Обалдел? Я может не люблю мыться. Ежели тебе, что не нравиться, я оденусь и уйду, - бросил Ангел.
Драг не вступая в пререкания, сжал его плечо, сильно, и привел в ванную.
- А вот это уже интересно, и как ты меня заставишь, - насмешливо протянул Ангел.
Ванная комната таинственно зеленела малахитом кафеля, там расположилась большая ванна, умывальник, и даже оттуда дверь вела в маленькую сауну, на одного, от силы двух человек.
- Лезь в ванную, или тебе хочется, чтобы я тебя и мыл? Очень эротичное кстати действие, - фыркнул Драг.
- Сволочь, - бросил Ангел, встал в ванну и задернул шторку, через несколько мгновений из-за нее вылетели его плавки, и зашумела под большим напором вода душа, - и не вздумай подсматривать, извращенец, - приглушенно донеслось оттуда.
В углу бортика стояли шампуни и гели для душа. Ангел начал мыть голову, он гордился своими длинными, иссиня-черными, густыми волосами, поэтому любил ухаживать за ними. В разгар этой процедуры, шторка на мгновение отодвинулась и пропустила обнаженного Драга. Встав за спиной Ангела, он запустил обе руки в его волосы и продолжил мытье их.
- Мне внезапно понравилась моя идея вымыть тебя, - прошептал он на ухо, замершего рокера.
Тот просто стоял и не шевелился, пока руки Драг закончили с его волосами. Легкая дрожь побежала по его телу, когда тот поднял его гриву наверх, как-то закрутил, и выдавив на ладони гель, начал намыливать его плечи, грудь, спину, скользнул на его, непонятно почему начавший подниматься, член, несколькими сильными рывками прошелся по нему, перешел на задницу, потом на бедра, затем вновь вернулся наверх. Сжав одной рукой талию Ангела, он чуть наклонил его вперед, а другая его рука скользнула между его ягодиц, один из пальцев, весь в геле легко проник внутрь, вскоре к нему присоединился второй и третий. Нащупав точку, острые импульсы из которой заставили Ангела вздрогнуть и застонать, он начал неторопливо поглаживать ее. Партнер изгибался в его руках, пытаясь плотнее прижаться и обеспечить более сильное прикосновение. Член его, весь в белой мыльной пене, давно уже встал, затвердел и подрагивал от напряжения. Опустив руку, всего парой рывков, он вызвал бурное извержение, застонал и готов был без сил опуститься на дно ванны, если бы не жесткое объятие Драга. Сняв душ со стойки, тот смыл пену с Ангела.
- Сауна согрелась, - шепнул он.
Ангел, пошатываясь вышел из ванны, вошел в сауну, и встал опираясь на высокую верхнюю лежанку, переводя дух.
- Вообще-то такая поза, вызывает во мне мысли не способствующие расслаблению, - фыркнул, чуть позже зашедший, Драг.
- Отвянь, - беззлобно ругнулся Ангел.
Драг провел ладонью по его упругой заднице и сжав руками его талию, прижался к нему, давая почувствовать возбуждение довольно внушительного члена.
- Ты гад, - прошипел Ангел.
- Это точно. Сам догадался, - усмехнулся тот.
Смочив слюной член, он мощным толчком загнал его в разработанное отверстие и резко и сильно задвигался в нем. Нисколько, казалось, не заботясь об удовольствие и желаниях партнера. Ангел прикрыл глаза, его не на шутку заводило такое отношение и полное подчинение. Постанывая, он начал двигаться навстречу толчкам, чтобы добиться еще более жесткого и глубокого проникновения. Драг бился в нем долго и безжалостно, пока кончил. Потом они перешли в темную комнату с огромным низким ложем, где все продолжилось, так же жестко, страстно и долго.
Не скоро, обессиленный его страстью, Ангел наконец смог уснуть, плотно прижатый спиной к его груди.
Проснулся Ангел от громкого треска. В глаза его из зеркальной стены возле ложа, ударил пронзительно яркий свет фар. Он подскочил, из зеркальной глади на него глядели несколько человек на крутых огромных мотоциклах, в кожаных байкерских прикидах с шипами и заклепками, на фоне пустыни с широкой дорогой, уходящей за горизонт. Драг в черном волочащемся по полу шлафроке, легко поднял его и, сжав его руку, протянул ее к зеркалу. Не встретив сопротивления, Ангел, почувствовал, что как в воду погрузился туда и пальцами уже сжимает руль. Опустив глаза, он увидел отражение роскошного Харлея, обвешанного черепами каких-то монстров. Справа вдоль бака тянулась оружейная лента со вставленными в нее осиными кольями, слева был приторочен к седлу винчестер с серебряными пулями (он это откуда-то знал). Драг толкнул его в спину, и он оказался целиком по ту сторону зазеркалья. Затянутый в кожаный, укрепленный металлом костюм, он ощутил трепетание за спиной больших черных крыльев. Расправив и вновь собрав их, он поднял кулак. Компания байкеров ответила ему ревом мотоциклов. Сев в седло, он нажал ногой в тяжелом сапоге на педаль. Машина взвыла, подчиняясь ему и становясь единым целым, и банда оборотней помчалась по дороге навстречу алому закату.

"Под гитарный жесткий рок, который так любил,
На Харлее он домчать нас мог, до небес и звезд любых
Но он исчез, и никто не знал куда теперь мчит его байк
Один бродяга нам сказал, что он отправился в рай
Ты летящий вдаль, вдаль ангел,
Ты летящий вдаль беспечный ангел."
"Ария" Кипелов

+1

14

Реал лайф

- Черт, моя горжетка, забыла, - экспрессивно ругнулась Светлана Борисовна.
Ягуар взвизгнув шинами, развернулся, пересек двойную разделительную и рванул в новом направлении. Возле старинного здания в центре города, теперь украшенного стильной вязью вывески развлекательного центра, машина остановилась. Кир покинул теплое и уютное нутро седана и вошел в приветливо звякнувшие колокольчиком двери. Царила предновогодняя суета. Роскошный бордово-золотой холл уже был украшен гирляндами елочных ветвей с гроздями стеклянных шаров, а в помещение ресторана только привезли большую, ароматно пахнувшую хвоей и морозом, елку.
- Что-то она лысоватая, - скептически протянул Кир, вгоняя в краску молоденькую администраторшу бархатным голосом.
- Мы надставим, задекорируем, все будет замечательно, - пролепетала она, теребя край форменной золотистой блузки.
Реакция на него окружающих давно стала для Кира лишь фоном. Взгляды посетительниц ресторана, оторвавшихся от тарелок, спутников, мобильных, сотрудников и сотрудниц, прохожих, случайных встречных, не вызывали ни паники, ни гордости, ни самоуверенного высокомерия, ни возбуждения, ни удовлетворения. Он уже привык. Если бы режиссер захотел подобрать на роль инкуба кого-то подходящего, то выбрал бы его. Но, Кир не был ни звездой экрана, ни моделью, ни эстрадным певцом. У такой красоты очень рано находится хозяин, ее берегут, бережно передают из достойных рук в следующие не менее достойные, до рядового потребителя она не доходит никогда. Комнаты дорогих вилл и особняков, салоны элитных автомобилей, мишленовские рестораны, вип-клубы. Лучшее образование, но на дому, и места секретарей сильных мира сего.
Кир вышел из зала ресторана, решив поискать на других этажах, в кабинете Светланы Борисовны.
- Какие люди и без охраны! – трое здоровенных мужиков – баньщиков из спа-зоны, прохлаждающие от адова жара парной в прохладном коридоре, дружно поприветствовали его. Огромные, обернутые в фирменные полотенца, влажные, все в испарине, бугрящиеся избыточной мышечной и жировой плотью, все трое лысые, как бильярдные шары, с руками лопатами - лучшие массажисты и парильщики на весь город, да что там, на всю страну.
- Здорово, мужики, - попробовал вывернуться из профессиональных захватов. Самбисты, дзюдоисты бывшие, блин.
- Я занят, занят, занят я, - строго попытался донести, до потной биомассы, сжавшей его в плотный кокон, бессовестно лезущей ручищами под рубашку, в штаны, облапившей, тащащей вниз, в окутанные паром недра спа-зоны.
- Меня ждут! У меня дела! – еще боролся, извиваясь и пытаясь вырваться, но от этих фиг вырвешься, - Пустите, гоблины, блин!
- Фууу, Кирюша, какой ты грубый.
Горячие, жадные, влажные руки везде, нет от них спасения. Их много, они не считаются с преградами, они умело, а главное с неуемным жаром сжимают, оглаживают, прижимают, разоблачают. Пульсирующая, живая, волнующаяся, душащая жаром биомасса давит, сводит с ума, гасит рассудок, расфокусирует сознание. Слишком велика концентрация раздражителей, слишком бурная волна ощущений. Желания затопляют тело, отключают диктат разума, гасят четкость осознания.
Выныривает из омута беспамятства Кир уже голый, морской звездой растянутый на горячем каменном ложе хаммама, а три полных пены мочалки из конского волоса трудолюбиво трут его тело, до блеска, до скрипа, до зеркальной гладкости. Вертя его то на спину, то на живот легко и бесцеремонно. "Вот орки моргульские, гоблины, неее, точнее, тролли, повязали", - еще бубнит напоследок сознание, но уже лениво, плавясь, растрескиваясь и разлетаясь тысячей осколков в каждую горящую клеточку кожи. Тело теряет весь вес, расслабляясь, растекаясь по теплому камню. Всеми мышцами связками, нервными пучками. Мягкое, податливое, разогретое, как масло на водяной бане.
Потоки воды смывают пену, гладят кожу, дразнят, ласкают, и открывают свету золотистых плафонов все бесстыдство и красоту распростертого тела. Банщики давно скинувшие влажные простынки, оглаживая свои внушительные стояки, еще несколько мгновений любуются творением своих рук, придерживая, на давая красавцу, вдруг ему захочется, не сдвинуть длинные, по легко-атлетически мускулистые ноги, не поднять в вялом протесте руки.
И первый подходит, легко подхватывает под колени, еще шире разводя их, и подтаскивает по скользящей мозаике тело к краю скамьи. Твердая, возбужденная головка скользит меж широко разведенных ягодиц, прижимается ко входу, дразнит мягкими, неуверенными потираниями, подрагиваниями, и, резким сильным толчком врывается почти на глубину всего ствола. Влажная жара и мыло - самый лучший лубрикант. Кир выгибается, вскрикивает, приоткрывая алые губы, но тут же звук становится приглушенно-неразборчивым, заткнутый здоровенным членом второго банщика, ловко вставшего коленом на свой край скамьи и теперь нависая, удобно забирающим его жаркий рот в полное пользование.
Светлана Борисовна посмотрела на изящные золотые часики на запястье, покачала головой и, заглушив мотор, вышла из машины. Стилеты каблуков жестко цокали по брусчатке, затем по мраморным плитам пола ресепшен. Дама она была уже серьезного, бальзаковского возраста, худая и высохшая, но наполненная такой внутренней силой и волей, что встреться в недобрый час ей на пути даже Майк Тайсон, был бы легко задушен одной костлявой ручкой со стильно наманикюренными пальчиками. Администратор сделал большие глаза, кивая головой в сторону лестницы вниз, в принадлежащий ей спа-салон. Отчеканив остротой шпилек по ступеням, она пошла намного тише, окунувшись в марево пара, истекавшего из открытой двери хаммама. Взгляд охватил всю картину, как три огромных, голых здоровяка приходуют ее Кирюшеньку во все дыры с энтузиазмом только откинувшихся с зоны. Плотная твидовая юбка, аккуратно сложенная легла на скамью предбанника, туда же устроилась и шелковая блузка Майкла Корса, рядом встали замшевые туфли. Пол приятно грел через тонкий капрон чулок, а трусики тут же промокли, как только Светлана Борисовна присела на край мозаичной скамьи. Ей было теперь видно все, до мельчайших подробностей. Как бешено вбивался бордовый, оплетенный вспухшими венами, толстый член в растянутое колечко мышц, как выгибалось совершенно сложенное, стройное тело, очерчиваясь всем резанным рельефом мышц, как вибрировало горло, рождавшее стоны и крики, но не способное выплюнуть их, плотно забитое вторым членом. Как мигрировала по животу Кира, промежности, груди лопатообразная ладонь третьего баньщика, гладя, сжимая, прищипывая.
- Аргхх, - зарычал, кончая первый завоеватель, с сожалением покидая тугое отверстие, чтобы дать дорогу следующему. Светлана Борисовна, острыми коготками коснулась импульсивно сжимавшегося колечка, нетерпеливо выталкивающего белесую пену переполнявшей его спермы. Кир дернулся, хрипло и бархатно простонав, пока рот на несколько мгновений был освобожден менявшимися местами мужчинами.
Тяжелый, куда более весомый член, потеснил пальчики женщины, ввинчиваясь в скользкое отверстие и туго, медленно погружаясь, растягивая почти до упора, до болезненного воя, до треска связок, раздвинутых еще шире ног.
- Дааа.
Толчок за толчком, неотвратимо, мощно, до полного проникновения, полной сдачи, полного тесного сжатия, выдавливающего из члена все соки. Как молот по наковальне, как таран в ворота сопротивляющегося города. С рыком, матом, стоном. Светлана Борисовна прижимается к ягодицам банщика, двигается вместе с ним, почти сливаясь, почти ощущая, что это часть нее проникает, раздвигает дрожащие, влажные стенки.
Тонкие пальцы поглаживают дрожащий живот Кира, сжимают его стоящий, истекающий каплями влаги член, царапают кончиками ноготков, и отдергиваются, когда белая влага семени выстреливает, пятная яростно двигающийся торс, трахающего его банщика.
Он чувствует, как влага бежит по щекам - испарина или слезы. Все тело заполнено до предела, кровь бьется в сосудах, набатом в голове. Жарко, душно, тяжело и одновременно – сладко, восхитительно, непередаваемо безумно хорошо. Острое удовольствие с перчинкой боли, все тело сведено судорогой избыточного наслаждения. С ним не справится, оно захлестывает, топит, уносит, увлекает в тягучую темную бездну.
Очнуться в мерно подрагивающей на дороге машине, сквозь ватную толщу ленивой глухоты, пропуская звуки разговора Светланы Борисовны с ее «супругой».
- Да, девочка моя, скоро буду уже. Кирюшу только уложу. Совсем сегодня заездили бедного мальчика.
И опять скатиться в сладкое марево безвременья и неги.

+1

Быстрый ответ

Напишите ваше сообщение и нажмите «Отправить»



Вы здесь » Вечность — наше настоящее » Дневники » Дневник Клавдия.