Нью-Йорк, январь 2013.

Толкотня на улицах города начала раздражать сразу же после того, как отзвучали крики-пожелания счастливого нового  года, «выстрелы» пробок и шипение пенного напитка. Безупречно начищенные до этого ботинки стали похожи на то месиво, которое сотворила толпа со снегом на площади и ближайших улицах. Итан раздражённо толкаясь локтями и плечами, наконец, пробрался через этот, казалось бы, бесконечный круговорот и вышел на одну из боковых улиц. Оттуда он прошагал, угрюмо насупив брови и подняв воротник пальто, как можно дальше от шумящей толпы и, завернув в очередной раз, упёрся почти носом в дверь небольшого паба. Несколько минут он простоял вот так, бездумно уставившись на дверь. Возвращаться в съёмную квартиру одному совершенно не хотелось. Поэтому Итан всё-таки вошёл внутрь, окунаясь сразу в тепло и тот же шум, звон бокалов, юношеский смех и…
Волна ощущения присутствия подобного накатила внезапно, а потом поднялась ответная, изнутри, словно качнули статично стоящий до этого момента стакан с водой, тошнотворным комом собралась в горле и рассыпалась прибойным шумом в ушах, заглушая весёлые голоса. Мильт не собирался встречаться с бессмертным. Не сегодня. Не собирался с утра. Кажется, не собирался. Возможно, одним из правильных решений было бы сделать тут же шаг назад и прикрыть за собой дверь, но не успел. На автомате нашёл взгляд серых глаз, определил безошибочно и тут же шагнул внутрь, закрываясь от него телами празднующих. Бессмысленный манёвр, когда знаешь, что тебя уже почуяли, теперь вопрос только в том, какой знак напротив возникнет: плюс, минус, или равно. Мильт не знал этого паренька. Никогда не встречался даже взглядом.
Итан прошёл к стойке и на какое-то время потерял ощущение того, что взгляд цепко упирается в лопатки. Заказал бутылку виски, оливки, перекрикивая то и дело чокающихся и провозглашающих тосты за грядущее счастье. А оно, наверное, было так близко, так возможно. Вероятность того, что они оба, тот сероглазый и Мильт, сегодня сыграют « в никого не вижу, никого не слышу» имела место быть. Итан прошёл за свободный стул, ибо свободного стола в пабе не оказалось.  Устроился на краю стойки, плеснул себе, раскланялся со счастливым народом и опрокинул в себя первую за целый день порцию. Владелец виноградников, и довольно широко известной винодельческой компании умел, когда желал, напиваться в усмерть. Сегодня он этого желал. Повод? Да хотя бы новый 2013 год. Чем не повод?
Молодёжь веселилась, увлекая в свои игры присутствующих и сероглазый, выступал в центре внимания. Парень, впрочем, он вполне мог быть и старше  Итана, внешность в таких делах обманчива, поэтому Мильт окрестил сероглазого Кролем. Как-то  так мгновенно, он напомнил австралийского кролика, взлохмаченного и неугомонного. Так вот, Кроль раздавал, за чисто символическую плату в виде горячительных  напитков всей его честной компании, никак не меньше чем шедевры художественного искусства. По крайней мере, получивший сие, реагировал именно с таковой степенью восхищённости.
Мильт ненавидел искусство и особенно художников. Кажется, ненавидел. С утра ещё ненавидел. После третьей стопки и пятой оливки он это всё ещё ненавидел? Это не было врождённым чувством. Это выросло. Нет, не само, это было взлелеяно, охранялось тщательно. Ненависть кормилась годами, временами насильно.
А сейчас, когда горло обжигала очередная порция и желудок наполнялся горячими волнами, Итану трудно было отвести взгляд от тонких пальцев Кроля, гуляющих по бумаге блокнота. В звонком мареве голосов, в тяжёлом разбавленном  всевозможными алкогольными парами воздухе, в мельтешении объятий, жестов, танцев, наконец, Мильт не замечал обращающихся к нему. Целенаправленно употребляя заказанное, он гвоздил этого «белого кролика» пустым, холодным взглядом, а внутри, как под шапкой снегов на вулкане, закипало давно уснувшее, упокоенное и развеянное пеплом в австралийских далях.

Итана увело в паутину разрозненных противоречивых чувств. И не замечал, как пристально цепко, можно сказать  даже неприлично, или вызывающе держится взглядом за этого паренька. Вызывающе? О, да. Иногда с этого начинаются неприятности. Они не всегда приходятся на пятую точку, а в случае бессмертных, скорее на первую по вертикали.
Пролил, когда отвлёкся на то, чтобы пополнить стопку, сморгнул и, возвращая взгляд, упёрся уже в подошедшего Кроля.
Как там? Я такой-то секой-то, жду вас там-то, там-то, а попросту - пойдём, выйдем? А вернётся только один… не сегодня. Маму японскую. Ночь какая… улицы кишат ненужными свидетелями... куда ж ты торопишься, Кроль? Нет, я могу, конечно, тебе указать на подходящее местечко…Допьём?
Белый лист скользит по  натёртой до блеска локтями посетителей стойке, уголок нечаянно попадает в пролитую лужицу и карамельное пятно тут же ухватывается за тонкую бумагу из блокнота, расползается, словно захватчик и останавливается в нескольких миллиметрах от первого верхнего штриха. Мильт заворожено смотрит на это поползновение, и только потом на сам рисунок. Брови ползут вверх, потому что там прошлое, его прошлое хлещет беззаботной улыбкой, купаясь в австралийском солнце. И мысль росчерком в черепе: ты меня знаешь?
Пальцы жмут толстое стекло, вминаясь в нехитрый рельеф наполненной пару секунд назад стопки. В них сейчас сосредоточение всего контроля, пока в нетрезвой голове штормит.
Я, Итан Мильт…я тебя знаю? Оттуда, из прошлой жизни… Я же тебя знаю!
Такие знакомые линии, даже в малости которых, просвечивает столь узнаваемый им почерк. А может это всего лишь виски?
Я, Итан Мильт…
А взгляд уже вскарабкался от кончиков пальцев, придерживающих лист блокнота, вверх до плеча и медленно, осторожно, чтобы не спугнуть ведение по плечу до воротника, за которым должен скрываться бархат смуглой кожи, пропитанный яркими нотами Италии…
Белизна шёлка шеи вводит в недоумение, словно обманули. Мильт сглатывает, и наконец встречается взглядом с серыми глазами. Итан не пьян, ещё нет. Не пьян, он пока ещё может лежать на полу, не держать за ковёр. Значит, не пьян. Тогда почему не сходится?
Я Итан Мильт…
- Что?
Звук получается тихий, царапает горло, как наждаком, и от этого возвращает к реальности. Жарко. Ладони вспотели. Надо было снять пальто. Шерстяные нитки кардигана неприятно липнут к спине. Жарко. Чья-то ладонь прижимает их ещё сильнее, стучит по плечу. Дружеский жест, заставляет ощериться внутри всеми нервами.
- Не жмоться, паренёк старался!
Итан скидывает руку с плеча. Виски обжигает горло, как в первый раз.
Всё. Уймись. Это всего лишь рисунок. Это всего лишь Кроль. Это Новый год. Это забытое прошлое. Забытое, слышишь?! Хватит. На сегодня хватит. И сероглазому хватит.
- Сейчас… погоди…
Мильт, вытаскивает из кармана пальто кошелёк, а взгляд всё ещё блуждает по лицу Кроля. Парень не трезв, по виску бусиной ползёт солёная капля. Итан чувствует её вкус на языке, как наваждение. Жарко. Здесь безумно жарко. На стойку ложится купюра.
- Текилы мальчикам, - теперь он не шепчет, обращаясь к бармену и по-хозяйски забирая выкупленный таким образом лист блокнота.
Прячет в карман, не сворачивая, словно своровал. Туда же запихивает кошелёк и тут же поднимается с высокого барного стула.
Хватит. На сегодня хватит.
Действия не идут вразрез с мыслями, и Мильт цепко хватает, развернувшегося было парня, за запястье.
-  Хватит. Тебе. Мне. На сегодня. Жарко. Здесь.
Слова не складываются в предложения. Получаются, как разрозненные куски мозаики, но смысл, объединяющий их в целое, можно найти во взгляде.
- Подышим…
Это не вопрос, не предложение, это не приказ, не просьба, это просто констатация того действия, которое последует за сказанным. Итан кивает на дверь. Не отпускает запястья. Плечом таранит попавшую  на пути пару танцующих.
Целенаправленно на свежий воздух.

«Куртку, да. Это только кролики в собственном мехе, а парню»…
Январь на дворе…Новый год…и в эту ночь всё-таки морозно.
Итан не ждёт, потому что воздух становится невыносимо жарким и кажется даже будто густым. Плывёт волнами, окутывая гомоном и хочется вырваться отсюда побыстрее. Мильт выходит на мороз первым. Глотает свежесть этой ночи в контраст с разгорячённым телом и туманом в голове. У него есть пара минут для того, чтобы быстро уйти. Узкий переулок уже вытоптан тысячами ног, которые прошли до этого момента. Там, за несколькими поворотами, широкая улица и площадь, откуда всё ещё доносятся звуки фейерверка, крики, музыка. Пять, может семь минут и Итан скроется среди этих счастливых лиц. Гарда кацбальгера упирается нетерпеливо в бедро, словно напоминает, что Мильт ждёт сейчас не просто знакомца. Итан опускает руку в карман, чтобы незаметно поправить меч и натыкается на блокнотный лист. Бумага мягко шуршит по подушечкам пальцев. Этого не слышно, невозможно услышать, но Мильт уверен, что звук проходит сквозь него изнутри. И ноги послушно остаются стоять на месте.
Сзади хлопает дверь. Кроль выходит следом через пару минут. Мурашками обдаёт поясницу, пока парень преодолевает пару шагов от двери до стоящего неподалёку мужчины. Заглядывает в лицо.
Ещё есть две-три секунды вот на это привычное « Я Итан Мильт…» Но фраза, слетающая с губ паренька, душит в зародыше все попытки открестится, обойтись малой кровью. Да, малой, потому что теперь отпустить его невозможно.
Мильт никогда не испытывал неудобства, или стеснения в общественных местах выказывать свои сексуальные пристрастия. И целовать этого парня мог бы и в пабе. Мог бы. Понимание, что хочется именно этого, приходит вместе с рукопожатием.
- Итан.
Рука задерживается на пару секунд дольше. Непонятно почувствовал это парень, или не придал значения.
«Чего хотел»? Мильт судорожно ищет подходящие слова, чтобы объяснить чего же он хотел. Если бы знать самому.
«Целоваться? Да, хотел бы».
И в постель уложил. Тешился бы долго, так чтобы радужка этих серых глаз совсем почернела от расширившегося зрачка. Говорят, так бывает, когда очень хорошо. А потом хотел бы, чтобы Кроль рисовал. И эти тонкие изящные пальцы пропахли краской…
«Да, рисовал»!
- Ты берёшься за портреты?
Вот оно. Ухватился. Как скалолаз без страховки за тонкий выступ, нащупанный почти вслепую. Теперь нужно закрепиться.
- Я бы хотел заказать у тебя. Возьмешься?
«Де жавю».
И сердце в глотке, так что не сглотнуть, не выплюнуть. И чувство такое, что предал кого-то. Но взгляд спокойный, голос ровный и руки в карманы, словно прогуливаясь по рынку, приценился не для того, чтобы купить, а потому что так принято и это ни к чему не обязывает. Краешек  блокнотного листа уже в пыль и тонкие катушки на подушечках большого и указательного пальцев. Январь. Пухлым белым облаком на чёрном фоне чуть замедленное контролем дыхание. Мелкий снег на непокрытую голову, серую дорогую ткань и грязные, некогда лакированные, ботинки. Свистящий порыв ветра запутавшийся в полах пальто. Январь. Новый год. А лихорадочно жарко в контраст с погодой. Невыносимо хочется глотнуть из оставленной в пабе бутылки. Надо было захватить. Но кто ж знал, что всё вот так. Как?
Итан, наконец, улыбается. Заставляет себя вытащить руку из кармана и оставить в покое эту несчастную бумагу. Алкоголя ни в одном глазу, будто бы и не пил вовсе.
- Ты местный? У тебя студия? Я снимаю здесь квартиру…Портрет, как новогодний подарок самому себе, по-моему, вполне… как думаешь?
И знает ведь, что насрать, как Кроль думает. Он уже всё решил. Всё за него. Ещё тогда, когда взглянул на набросок. Теперь не откреститься.
"Я сказал".

Почему такая уверенность, что парень согласится? Ещё когда звучит вопрос, ещё до ответа. Нет, он не выглядит как тот, кому позарез нужны деньги. Но Итан уверен – согласится. Мильт не всегда был таким. Терзали его и неуверенность в собственных силах, в собственной правоте, в собственной жизни. Но после той роковой встречи с Ноэлем Брокком, ему словно вкатили прививку против всего этого. Доза, должно быть, была лошадиной. В купе с врождённым упрямством это выродилось в такую вот гремучую смесь.
- Карандаш.
Мильт соглашается сразу. Подхватывает под локоть, цепко, упрямо без возражений. А чего мямлить? За вечер заплачено. Не слишком ли  велика цена? Об этом он подумает позже, намного позже, но обязательно подумает. А сейчас Итан просто идёт вперёд по переулку, поддерживая невнятно стоящего на ногах парня.
- Сделаешь карандашный набросок. Утром закажем через «сеть» всё, что тебе нужно: масло, кисти, растворитель, холст, мольберт…
« …несколько смен белья, обувь, зубную щётку…»
Почему не возникает вопроса о том, что у парня могут быть дела, что он не свободен, что он гетеросексуален, в конце концов? Потому что. Это хорошее объяснение. Оно подходит подо всё. Подойдёт и под это.
- Сейчас выйдем на улицу, поймаем такси.
Нога уходит в одну из выбоин  на краю переулка. В с вечера начищенный ботинок безбожно заливается холодная жижа из стоптанного подтаявшего снега, но Мильт не обращает на это никакого внимания. От Кроля пахнет текилой и солёным бризом. Когда порывы ветра накатывают эти ароматы волнами, крылья носа Итана вздрагивают и по спине проходит тонкая колкая ветвь, как будто  под кожей разливаются мелкие молнии. Это странное почти забытое ощущение толкает в лёгкую эйфорию. Так нельзя, сейчас этого себе позволить нельзя. Но ветер не знает и продолжает забавляться. В правом ботинке хлюпает.
Это ничего, что у парня алебастровый цвет кожи, это лечится австралийским солнцем. И волосы обесцвечены искусственно, их можно перекрасить, стрижка… волосы не зубы, отрастут до нужной длинны. Главное, что пальцы такие же изящные и почерк. Этот почерк он узнает везде и всегда.
Гэвин что-то говорит, а Мильт кивает, вставляет ничего не значащие фразы, которые едва  понимает сам, на автомате. Но они снайперски попадают в «цель».
Когда оба оказываются на заднем сидении притормозившего такси, Итану почти сносит крышу от невыносимого желания прижать этого «австралийского зайца» прямо там, накрыв губы долгим душащим поцелуем. Чтобы распробовать, чтобы почувствовать те ноты, узнать тот пятилетней давности вкус. И только самообладание не позволяет испортить всё.
Мильт заставляет себя не смотреть на парня, молчит, прикрыв глаза. Со стороны это выглядит так, словно он отключился, и если бы не ровная спина и сцепленные на коленях в замок пальцы, можно было бы принять это за обморок. Вхождение в «рабочий режим» происходит так же резко, когда машина тормозит у тротуара по названному ранее адресу. Итан расплачивается по тарифу и, не оборачиваясь на парня, проходит в парадное, поднимается к лифту. Он знает, Кроль идёт за ним. Словно привязанный тонкой нитью. Итан физически ощущает эту нить. Она вырастает из его позвоночника, где-то между десятым и двенадцатым позвонком и тянется к этому парню. И это правильно.
Только в лифте губы не сдерживают улыбку, и лицо от этого преображается.
- Замёрз? Я сделаю кофе…
Итан вышагивает из кабины в коридор и открывает дверь. Пропускает парня вперёд, и по привычке тут же запирает на ключ, укладывая его в тот же карман с листком от блокнота.
- Проходи, располагайся.
Квартирастудия не слишком большая. Но обставлена со вкусом. Стиль – минимализм. Но вещи добротные. Мильт скидывает ботинки, только сейчас замечая, что правая нога совсем промокла. Стягивает носки. Вешает на рогатую стойку пальто, избавляется от ножен, привешивая их вглубь под серую ткань. Он не таится. Чего скрывать? И если при парне не оказалось с собой меча, то это может говорить не только о его неосмотрительности.
- Сколько тебе? Как давно ты в наших рядах?
Миль проходит к стойке, копается в поисках кофейной банки, заодно включает чайник. Он дома. Схлынуло, отпустило и мужчина заметно успокаивается.

Сколько нужно прожить на свете, чтобы уже ничему никогда не удивляться? Наверное, есть среди бессмертных и такие. За свои сто с хвостиком Мильт видел столько удивительного и такие разительные перемены в мире, но не потерял ещё способности воспринимать некоторые вещи свежим взглядом. Впрочем, несмотря на всё это, Итан предпочитал считать, что всё в мире движется по спирали, наматывая новые, возрастающие по диаметру, но всё же, круги.
Единственно, с чем он никогда ещё не сталкивался за всю свою сознательную в вечности жизнь, так это с такой реакцией на себя. Невозможно было даже предположить, что мужчина ошибся, принимая смертного за бессмертного. Зов никогда не давал сбоя.
Первой реакцией было всё же удивление. Мильт отставил найденную жестяную банку с кофе на столешницу стойки и упёрся горячими ладонями в прохладу прессованной мраморной крошки. Всё время, пока Кроля колотило в развесёлой истерике, Итан не проронил ни слова, лишь взгляд становился режущим, словно тонкая грань опасной бритвы. Причина веселья парня не сразу дошла до забитой всхлынувшими чувствами головы. Мильт, щурясь, проводил взглядом «скакавшего» лихого наездника, а потом буравил согнувшийся в смехе клубок.
Он никогда не встречал только что инициированных, ни разу не брал учеников. И не собирался. Не собирался?
Волны заливистого, совершенно не поддающегося сдерживанию, и подстёгиваемого собственными фразами смеха накрывали Кроля, как утлую лодочку, оказавшуюся в открытом море во время разбушевавшегося шторма. Мильт на этом фоне выглядел не меньше чем айсберг, который, кажется, принял её за Титаник. А судьба последнего, увы и ах…
Сдерживая нарастающее раздражение, мужчина сумел мысленно проследить отправную точку этой истерики. Оказалось, что она покоится между полами его серого пальто. Мысль о «народившемся» в Новогоднюю ночь, или некоторое время назад, утихомирила поднимающуюся злость.
«Птенец», ёпт. «Зайчонок-крольчонок», весело тебе? Не может он»!
- Сможешь!
Слово прозвучало холодно, отрывисто, как команда «смирно»! Итан усмехнулся, с грохотом поставил на столешницу пару чашек, так, что ещё чуть - и донышки поотлетали бы. Как выдержало стекло и не пошло трещинами, осталось загадкой.
- Ты не поверишь, но мне действительно нравятся работы Россетти, Деверелла и Коллинза, но венок мне не пойдёт. Я сказал.
Мильт, повернулся к чайнику, который пыхтел из носика обжигающим паром, достал ложку из ящика, открыл банку и насыпал по паре шоколадного цвета гранул каждому, залил кипятком. Подхватил чашки и прошёл в комнату, усаживаясь на диван и словно не замечая, что парень всё ещё сидит на полу, поставил их на столик.
- Молоко в холодильнике, сахар… ты же с сахаром  пьёшь, Кроль? Сахар на первой полке справа.
Прозвище прозвучало так обыденно, как будто бы он давным-давно называл так парня, а тот, так же давно, смирился с этим.
Аромат, пусть и не свежемолотого, но всё же бодрящего кофе, поплыл по квартире, тут же придавая ей уюта.
- Когда ты умер? Пару часов, пару дней, может, неделю назад? Только не говори, что такого не было. Это заметно, Кроль, потому что тебе должны были в этом помочь.
Спокойно, с чувством с толком с расстановкой аккуратист, обитающий внутри, начал расставлять, развешивать, раскладывать происходящее по нужным ячейкам. Мильт откинулся на спинку дивана, теперь уже насмешливо изучая лицо, сидевшего напротив парня. Положил ногу на ногу. Раздражение окончательно улеглось. Итан ждал закономерных вопросов.
- Как это случилось? В пьяной драке?
Почему-то сейчас на ум пришёл тот насмешливый тон и вопрос, прозвучавший тогда, у паба, из уст этого «новорожденного»: «Ну, мы целоваться будем, или как»?
- Может, несговорчивый клиент?
Мильт нарочно не стал уточнять, говорит ли он о заказчике картины, или о «снявшем» парня мужчине.
- Как тебя убили?
Лёгкая тень пробежала по лицу, когда в голову пришла мысль о несчастном случае, который так же мог быть и привести к инициации. Уголок ухмыляющихся губ дрогнул. Итан провёл ладонью по дивану рядом с собой.
- Садись. Мне нужно рассказать, тебе - послушать. Но вперёд твоя очередь. Так как?
Взгляд потеплел. Он никогда не собирался брать себе учеников. Правда? Никогда?

А дело плохо. Парень не помнил, или не хотел вспоминать своей первой смерти. Возможно, Кроль тогда упился, почти как сейчас, укурился, или обдолбался, в конце концов, а потом «проснулся», как ни в чём не бывало, и благополучно продолжил кутить, так и не поняв, что произошло на самом деле. Это всё усложняло. Усложняло до неимоверности. И та околесица, что Кроль нес, начинала постепенно раздражать опять. Был способ быстро и эффективно решить этот вопрос, но Мильт не хотел прибегать к нему.
Итан, в отличие от парня, очень ярко, почти во всех подробностях помнил свою первую смерть и всё, что предшествовало ей. Тогда от пулевого ранения в груди пекло так, что казалось черти жарят его грешную душу прямо там, не отходя, как говорится, от кассы и, не дожидаясь, когда он преставится. Но Мильт очень хотел жить. Так сильно, что готов был снова отправится на пожизненную каторгу, лишь бы только жить. Не получилось.
Не менее ярко Итан помнил и первое своё воскрешение. Узкий деревянный ящик даже без надлежащей в таких случаях подушечки и шорох ссыпаемой сверху земли. Крошево ногтей и изодранные в кровь ладони, сорванный голос и это безумное чувство, когда не хватает воздуха и лёгкие как будто разрываются. Единственное, чего он не знал - сколько раз он мог ещё умереть там, воскресая каждый последующий, когда в гробу накапливалось достаточно воздуха хотя бы для одного глотка. И снова теряя связь с реальным миром от удушья. Это не забывается. Даже если очень захотеть.
А Кроль, видимо, не собирался слушать никаких объяснений и мужчина верно расценил его осторожный манёвр отступления к двери. Ни с того, ни с сего заинтересовало, наденет парень кеды, если Мильт встанет с дивана, или рванёт в запертую дверь прямо так, босиком?
«Герда ты моя….зомби, вампиры – забили молодёжи мозг всякой дрянью!»
Ни то, ни другое никогда не волновало Мильта, поэтому он даже понятия не имел, кого это упомянул Кроль, обращаясь с просьбой передать пламенный привет.
Вообще болтовня жутко раздражала. Но Итан слушал и смотрел, ровно до той поры, пока по логике вещей, парню не пора было «брать низкий старт».
- Хватит. - Мильт потянулся за чашкой и сделал это очень спокойно и мягко. - Я не идиот и отлично понимаю, как всё это выглядит, но поверь, дальше будет легче. Закрой хотя бы на минуту рот и соизволь послушать!
Расчёт на то, что парень заткнётся, чтобы не усугублять, как ему кажется, патовую ситуацию, оказался верным.
Итан не собирался долго  разглагольствовать, понимая, что бездоказательному «словесному поносу» грош цена. Но и действовать, как в своё время его учитель, Мильт тоже не желал.
Возможно, такая простота и безоговорочность объяснения, к которому прибегнул в своё время Брокк, помогала ему сэкономить массу нервов. Пока Мильт давился хрипами и кровавой пеной изо рта, пытаясь скользкими руками вытащить вонзённый в сердце клинок, Ноэль Брокк спокойно допил утренний кофе, дочитал газету и, кажется, успел даже докурить сигару, прежде, чем Итан «воскрес». Да, просто и эффективно…но не в случае Кроля.
- Я могу наплести тебе про секту, вампиров, ещё бог знает о чём, скрыв правду. Но она нужна, в первую очередь, тебе, - Итан подул на поверхность налитого, как ни в чём не бывало, будто бы они обсуждали вчерашний поход в галерею, - допускаю мысль, что ты действительно не помнишь, как умер в первый раз, или, что более вероятно, не хочешь верить в то, что это произошло, - мужчина пригубил кофе и посмаковал первый глоток, - есть и хорошая новость…
Фраза оборвалась внезапно, так же внезапно, как полетел в сторону журнальный столик, как утверждали, из ударопрочного стекла, стоящий до этого мелкой преградой между Кролем и Итаном. Врезавшись в стену, оно пошло мелкими трещинами и через секунду осыпалось гранёными кристаллами, сопровождая шуршащим шумом бросок Мильта.
Пара шагов, быстрые чёткие движения, они не требуют много усилий, ибо парень всё ещё не слишком уверенно стоит на ногах. Теперь Кролю не приходится удерживать равновесие. Колено и бедро Мильта жёстко давит на поясницу и спину, прижимая его животом и грудью к полу. Мужчина подталкивает вывернутую в захвате руку парня под колено, чтобы освободить свои для дальнейших действий.
- Ты теперь бессмертен, угу, – то ли шепчет, то ли хрипит Мильт, продолжая прерванную фразу.
Не обязательно объяснять прямо сейчас, что это не совсем так, что существует одно маленькое условие, при котором регенерация, приобретённая с первой смертью, не работает. Это Кроль узнает потом. А сейчас задачей номер раз стоит удержать и убедить в правдивости хотя бы части слов.
Зачем оно ему надо? Ответ – потому что.
- Бессмертен, - повторяет Мильт, уклоняясь от брыкающихся ног и захватывая за запястье левую руку паренька. – и заживает на тебе всё теперь лучше, чем на собаке, да…
Итан жмёт сильно, заставляя раскрыться зажатый Кролем кулак, укладывая на пол ладонью вниз.
- Ты один из нас, и тебе не отвертеться…
Правой рукой Мильт подныривает под кардиган, туда, где покоится в ножнах кинжал для левой руки. С ним он почти никогда не расстаётся. Он не раз спас ему жизнь. Сейчас послужит веской причиной верить.
- Фантастика, правда?
Тонкое закалённое лезвие с характерным хрустом вонзается в плоть прямо посередине тыльной стороны ладони парня. Остриё застревает в полу, прибивая не хуже знаменитых гвоздей, а вокруг тут же начинает расползаться бурое пятно.
В ушах бешено стучит сердце, так что оглушает на миг, и Мильт не может понять, кричит ли парень.
- Тихо, Кроль, тихо…- Итан бормочет на автомате, выдёргивая резким движением клинок обратно. - Тихо…
Мильт всё ещё удерживает и руку и спину, хотя это становится сложно. Держит до тех пор, как через секунд пятнадцать-двадцать  замечает характерные признаки регенерации: повышенную свёртываемость и медленное затягивание тонкой пленочкой, словно лужа после осенней ночи тонкой коркой льда.
- Тихо…
«Не заставляй меня прибегать к последнему средству».
Итан отпускает, отступает на пару шагов, присаживается на колени, протягивая в сторону Кроля руку ладонью вверх.
- И я такой же.
Резкий росчерк наточенной стали украшает мраморную ладонь тонкой зигзагообразной бордовой «ниткой». Капли, выступающие сквозь неё, сворачиваются быстрее, ибо повреждение не глубокое, и как в тех излюбленных молодёжью фильмах про вампиров, след затягивается в пару секунд, прямо на глазах, не оставляя даже лёгкой царапины или красноты.
- Ты бессмертный, Гэвин. Почти... бессмертный. – Мильт почему-то переходит на имя. - С этим нельзя ничего поделать. С этим можно только смириться. Смириться и послушать правила, по которым теперь тебе придётся жить. Если готов - кивни.
Итан  не пытается помочь парню встать, наоборот, поднимается сам и идёт обратно к стойке. Там бумажным полотенцем вытирает кинжал и убирает обратно в потайные ножны под кардиган.
- Я сделаю нам ещё кофе, – мужчина выставляет новую пару чашек, -  постарайся, всё-таки вспомнить, как, где и когда ты умер в первый раз. Это случилось - сто процентов.
Мильт не смотрит в сторону парня. Вернее, делает  вид, что не смотрит, хотя всё время держит его краем взгляда в поле зрения.

Истерика. «Удовлетворён»? Хочется смести все эти вновь наполненные чашки, подойти, встряхнуть, так чтобы хрустнула шея и эти вопли и рыдания прекратились. «Невыносимо»! Но Мильт выносит. Ведёт себя, словно парень не бьётся в истерике, не кричит так, что соседи давно уже вызвали наряд полиции, а то и два наряда. «Нет, не вызвали. Сверху и снизу на два этажа никто не живёт». Мильт выносит. Потому что рассчитывал именно на такую неистовую любовь Кроля к этой части своего тела. Алессандро был таким. И неважно, что каждый художник, наверняка, реагировал также. Неужели он вспомнил имя? Больно. И эта истерика ножом скребёт по сердцу. Но доказано именно то, что нуждалось в доказательствах для Итана. А парень? Теперь Мильт продаст душу, если она у него ещё осталась, за этого парня. Продаст, не задумываясь.
- Тихо, - снова произносит мужчина, - тихо…
Мильт снимает с крючка кухонное полотенце, мочит один край, отжимает.
- Тихо… - подхватывает кружки с кофе, - тихо…
И так несколько раз, пока идёт к дивану, мимо кресла, оставляя на полу перед ним одну из кружек, пока ставит на пол рядом с диваном свою, усаживаясь на мягкое.
- Ничего с твоей рукой не случилось.
Мильт комкает утяжеленное влагой полотенце в импровизированный узел, бросает в сторону Кроля.
- Лови. Вытри руки и сядь в кресло. Чем быстрее ты успокоишься и выслушаешь, тем быстрее уйдёшь отсюда.
Итан знает, что никуда не отпустит его, но парню это знать не обязательно.
- Через минут двадцать не останется даже следа. Сядь.
«Как же трудно с художниками!»
В горле сухо и хочется пить, поэтому Итан поднимает с пола свою кружку и, обжигаясь, делает пару глотков. Если жить с Мильтом достаточно долго, можно научится замечать под маской, особенно в глазах, всю ту бурю чувств, которая заваривается в нём в этот момент. Но Кроль знает его всего пару часов, поэтому для него на лице мужчины нет ничего, кроме холодного айсберга, только что потопившего Титаник и невозмутимо отправившегося в дальнейшее плаванье, лишь поцарапав себе один из боков.
Осипший голос парня царапает не хуже наждака, почти физически полирует внутренности, так чтобы больше ни сучка не задоринки. Так, чтобы никакого сомнения. Только он. Один. На века. На века?
Невозможно смотреть на это лицо, на припухшие глаза на искусанные губы. Но Итан заставляет себя смотреть.
«Это сделал ты. Запоминай его таким».
Смотрит, понимая, что Кроль снова не в теме. И нужно начинать новый виток спирали.
- Ты бессмертный, - голос бесцветный, тихий.
Итан не собирается просить прощения, не собирается оправдываться. Он будет только объяснять. Упрямо гнуть свою линию. Комок собирается в горле и не даёт говорить так, как положено. Кем положено? Мильт проталкивает его дальше в горло огненным кофе, наказывая себя за эти зарёванные глаза. Горло дерёт.
- Ты бессмертный, - в который раз повторяет он,- и я такой же. Нас немного, но мы есть…
Итан поднимается с дивана, понимая, что парень хочет пить, а это кофе пить не возможно. Идёт обратно к стойке.
- Чтобы жить мы должны соблюдать некоторые законы и правила.
Он чувствует, как парень буравит его взглядом в лопатки, и если бы помогло, он сам проткнул бы себя в той точке. Но Кроль не нападает. Слишком вымотан, как физически, так и эмоционально. Мильт находит на полке стакан, наливает воды из-под крана.
- Мы должны заключить с тобой договор, - он не смотрит в его сторону долго, бросает лишь мимолётные взгляды, чтобы понять, слушает, наконец, парень, или придётся, как в думе, повторять в третьем чтении.
- Его не надо подписывать кровью, он не заверяется у нотариуса, договор будет держаться лишь на обоюдном честном слове. Надеюсь, ты знаешь, что  это такое.
Итан открывает холодильник и достаёт кусок льда, завёрнутый в целлофановый пакет, вытряхивает его в стоящее неподалёку ведёрко.
- Я обязуюсь обучить тебя всему тому, что знаю, а это, поверь, немало. Ты, обязуешься слушаться и подчиняться мне.
Тонкий нож для колки льда прицельно ударяет по глыбе, дробя её на мелкие кусочки. Мужчина зачерпывает горсть и ссыпает в наполненный стакан. Излишки воды, вытесняемые новым ингредиентом, вытекают через край, бегут по пальцам, струйками стекают на пол. Мильт не обращает на них никакого внимания.
- Семьдесят пять лет назад меня убили. С тех пор я не изменился… внешне. Так же теперь происходит и с тобой. Ты останешься таким, каким был на момент своей смерти. Она была. Я знаю, и ты узнаешь… вспомнишь.
Мужчина обходит стойку и медленно подходит к парню, не отдаёт стакан в руки, не протягивает. Просто ставит перед ним на пол. Контакт сейчас излишен. Но будь его воля, отпусти он себя на минуту, нет, на секунду, сгрёб бы Кроля, прижал к себе, зарываясь в белёсую копну волос, собирая поцелуи с солёной кожи, шептал клятвенные обещания всего, что должно обещать. И не на миг не усомнился б в том, что выполнит каждое, потребуй тот хоть Луну с неба.
Мильт возвращается на диван. Нечаянно задевает ногой свою кружку, расплёскивает кофе и  изучает некоторое время расползающееся пятно. Кажется, оно его завораживает, но это он просто собирается с мыслями о том, как сообщить Кролю факт того разочарования, что ждёт его в этой вечной жизни. Наконец, он откидывается на спинку дивана и вытягивает ноги.
- И ещё одно. Нет, два. Ты бесплоден, чист, стерилен, не сможешь иметь своих детей – раз. А теперь самое что не наесть главное: если тебе отрубят голову – твоё бессмертие закончится навсегда – два. Это относится к каждому из нас. Поэтому Бессмертие это не дар, это лотерея. В конце останется только один, - Мильт прикрывает глаза, но через дрожащие ресницы всё равно следит за тенями, бликами и полутенями. - Веками между нами идёт охота. Если не ты, то тебя. Поэтому подумай дважды, прежде чем уйти сейчас из этого дома. На улице может поджидать тебя вот такой же, как я, но только намерения у него будут совсем другие. Нелепо? Факт.
Мильт проводит ладонями по лицу, поправляет волосы, щурится, сцепливает руки в замок и долго смотрит на парня. Наверное, нужно закрепить успех?
Мужчина возвращается к остаткам остывшего кофе, допивает одним глотком.
- Последнее. Знай, если ты не со мной, то против меня…
Фраза не звучит, как угроза. Она так же обыденна, как встающее по утрам солнце. И она произносится Мильтом как факт, перед которым он ставит Кроля.

Этого не могло быть. Мильт слушал и не верил своим ушам. Слушал и понимал, только теперь понимал Ноэля Брокка, нашедшего такой элементарный способ избавления от того, чтобы толочь воду в ступе.
- Умирал, - холодно повторил Мильт. – То, что ты почувствовал, там, в пабе, а ты, почувствовал, не обманывай меня и себя, называется Зов. Его чувствуют только те, кто  были инициированы. Инициация проходит лишь после насильственной смерти,  иногда после несчастного случая. -  Итан сглотнул.
Злость от упрямство парня поднялась слишком быстро. Он замолчал, стиснул зубы, заставил себя не зажимать кулаки. Со злостью в мозг мерно  начал вколачиваться его, личный итановский «дятел», который мирно спал уже не меньше чем пару лет.
«Пистолет… к копам…»
Парень не верил ни словам, ни собственным глазам. Мильт мог бы выписать ему чек на несколько тысяч, если бы это помогло.
«Неудобства…ты ещё не знаешь, что такое неудобства».
- И что ты им скажешь? – невозможно было сидеть на одном месте, но мельтешить сейчас нельзя. – Я познакомился с мужиком, который утверждает, что бессмертен. Он пробил мне кинжалом руку, а на мне через двадцать минут всё зажило, как на собаке?
Мужчина положил ногу на ногу.
- Прекрасно. Возможно, ещё назовёшь мой адрес, если запомнил. У художников же отличная память?
Да, Мильт помнил, как Алессандро запоминал всё увиденное с первого раза.
- Копы заявятся сюда, потребуют документы, а когда убедятся, что я многоуважаемый законопослушный гражданин Австралии, с немалым счётом за плечами, кому они поверят?
Мужчина потёр виски. Ему не нужны были ответы на риторические вопросы.
«Правильно говорил Ноэль: « Новорождённых» надо душить в корне».
Но не мог он этого Кроля. Не мог и всё! Не сегодня.
Сейчас столько всякой лабуды на молодежь вывалилось, поневоле перестанешь верить не только в чудо, но и в самого себя. Деньги – мерило всех бед и радостей правд и вымыслов на все времена.
Мильт резко поднялся, прошёл к пальто, вытащил из кармана кошелёк.
- Впрочем, я  действительно причинил тебе неудобства.
Мужчина отсчитал  десять бумажек по сто долларов. Протянул.
- Только не думай, что ты один такой умный, на счёт пистолета. Голову легче всего срубить с бездыханного тела. Оно тогда не сопротивляется. Кажется, такие, как мы с тобой, поняли это  вровень с изобретением пистолей. Адово оружие.
Когда парень взял зелёные, голова раскалывалась на тысячи мелких кусочков, как недавно глыба льда, вытащенного из холодильника. Приступ мигрени входил в свою основную стадию.
- Так что, Кроль, гуляй, да осматривайся.
Лёгкое касание чужих пальцев при передаче денег осталось тонким ощущением прохлады. Парень окончательно замёрз, перенервничал. Мильт осмотрел его ещё раз с ног до головы и как прыгун в воду, нырнул с головой с тридцатиметровой вышки, сотворив неимоверный кульбит:
- Завтра в десять утра жду тебя в аэропорту Джона Кеннеди. С паспортом и вещами.
Итан наклонился над полочкой с обувью, сжимая зубы так, что скулы свело. Выбрал себе другие ботинки, взамен промокших. Засунул поочерёдно правую и левую ногу, прямо без носков, потому что тошнота мигрени подступала к самому горлу, и находится здесь было больше нельзя. Не хотел показывать, что  бессмертные тоже подвержены слабостям.
- Полетишь со мной в Австралию, - он быстро  зашнуровал ботинки, снял с крючка ножны и ловко застегнул на себе, камуфлируя «кошкодёр» на теле.
- Не явишься - найду и убью, если, раньше не пристукнут другие…
Серое пальто легло на плечи, как влитое. Сунул руку в карман, коснулся листка, вспомнил.
- Ты мне портрет должен. Маслом. Я заплатил.
В ладонь уютно скользнул ключ, Итан зажал его  пальцами, вытащил, отпер дверь, приоткрывая, тянул за головку ключа, чтобы не пачкаться от ручки, и кинул его Кролю.
- Ночевать лучше здесь. Это самое безопасное сейчас для тебя место, - Мильт лгал и надеялся, что это последняя ложь во спасение по отношению к парню, - запри за мной. А утром за собой.
В висках стучало так, что набат, по сравнению с этим, был бубенцами на тройке. Лоб сковало, и Мильт еле проглатывал тошнотворный ком, но не подавал виду. Снова обернулся.
- Завтра в десять в аэропорту у стойки регистрации на Австралию.
Итан быстро вышел. Оставлять парня одного не слишком хорошая идея. Был ли уверен мужчина, что он не натворит глупостей, что придёт в назначенное место и время? Единственное, в чём Итан был уверен так в том, что Кроль никому не расскажет, что случилось сегодня ночью. А риск…риск – дело благородное. За шесть-восемь часов с Кролем ничего не случиться…может быть, в этом он убедится, когда парень приедет в аэропорт. В противном случае Мильт найдёт и… да, убьёт.
Спускался он, привалившись к стенке кабины, прикрыв глаза, чтобы замкнутое пространство не давило на мозг. Пару ступенек до выхода преодолел одним махом, выскочил на мороз, успел завернуть за угол и тут его, наконец, вывернуло. Сразу же стало легче.
«Нервы».
Приступов мигрени не было давно. Кажется, он уже успел забыть, как это бывает. Мильт подхватил пригоршню наметённого за это время у фундамента снега. Помял, отёр лицо.
«В Австралию летим, Кроль. Я сказал».
Запахнув пальто и застегнув на все пуговицы, неторопливо пошёл по пустынной, мигающей рекламными витринами, предутренней пост новогодней улице.
«Домой летим, мой хороший».

Он не пришёл.
Мильт до последнего стоял у стойки регистрации в аэропорту Джона Кеннеди. Потом ещё минут двадцать после того, как самолёт взлетел. Итан бездумно буравил пространство взглядом. И в голове не было ни одной мысли, кроме «он не пришёл». Потом к стойке подкатила шумная компания молодёжи. Говорили громко, порывисто смеялись, кажется, они провожали своего товарища. Несколько человек нечаянно задели столбняком стоящую фигуру, извинились, не получив ответа. И только когда компания отошла Мильт очнулся. Сделал пару неуверенных шагов, протянул билет.
- Простите, сэр, но ваш рейс улетел, минут двадцать назад, - миловидная брюнетка улыбнулась, как того и требовали правила.
Не важно, что она думала на самом деле о стоящем  торчком у стойки и заворожено уставившимся в одну точку  в течение получаса мужчине.
- Я могу предложить вам следующий, но придётся доплатить и подождать… сэр?
- Что?
- Ваш рейс улетел. Вы хотите воспользоваться следующим? - она так же терпеливо улыбалась. Профессионалка.
- Давно улетел?? - Итан потёр переносицу.
- Двадцать минут назад. Вы воспользуетесь следующим?
- Да…
Рано утром Мильт позвонил управляющему, старику Артуру, оставленному там, в Австралии присматривать за домом. Слуге было, кажется, чуть меньше, чем самому хозяину. Артур Шор, сын, можно сказать, потомственных управляющих. Когда дом перешел к Итану, Шору исполнилось три. Его отец прислуживал ещё Ноэлю Брокку и сыграл в судьбе Мильта значительную, если не сказать решающую роль. Когда старый Шор умер, Артуру «стукнуло» 27. Уже тогда он встал на должность управляющего с безграничным доверием со стороны хозяина. Артур Шор, как и его отец, был посвящен в тайну бессмертия, как прежнего владельца дома, так и нынешнего. Никому на свете Итан Мильт не доверял так безгранично, как ему. Прослужив у Мильта всю свою жизнь, старик, которому по документам в этом году стукнуло семьдесят один, выглядел достаточно моложаво и бодро. Детей своих он не заимел, да и надо ли было.
Рано утром мужчина оповестил Артура, что, наконец, возвращается домой, чем несказанно обрадовал управляющего. Не удержался и рассказал, что приедет не один. Ярко, в эмоциях, чего от Итана не приходилось обычно ждать, описал Кроля. Распорядился освободить угловую комнату на первом этаже под мастерскую. Заказать краски, холсты, кисти, всякие прибамбасы для того, чтобы парень смог писать не в чём себе не отказывая. Привести в порядок гостевую комнату т. е опорожнить её пространство, так как Мильт решил предоставить Кролю полную свободу в том, чтобы обставить её по своему вкусу.
Утром взошло самое ясное солнце над стеклянно-бетонными небоскрёбами. И морозец игриво похрустывал под ботинками. После разговора Мильт зашёл в кафе и выпил самый вкусный кофе за все пять лет. Нью-Йорк -  прекрасный город.
Кроль не пришёл.
Итан перерегистрировал билет, доплатил положенную сумму. До следующего рейса оставалось не слишком много времени, поэтому он прошёл в зал,  устроился на пластиковом кресле, подвинув его к стеклянной стене. С неба крупными хлопьями валил снег. Снежинки падали, как вата, медленно кружась, так, что если выйти на улицу и запрокинуть голову, через какое-то время начнёт казаться, что не они падают на тебя, а ты движешься куда-то вверх, сквозь них.
Мужчина, вытащил из кармана пальто телефон, нашёл в записной книге номер Артура, нажал на вызов. После пары длинных гудков в трубке откашлялись.
- Шор у аппарата.
Мильт молчал, слушал дыхание на том конце провода и света. Здесь было холодно и неуютно, там - тепло и спокойно. Впрочем, спокойно сейчас нигде не было.
- Говорите…господин Мильт. Я вас слушаю…
Голос у старика был обеспокоенный, каждый раз, когда он брал трубку, нервы пошаливали, и Артур боялся услышать на другом конце совсем не хозяина.
- Господин Мильт?
Мужчина выдохнул.
- Всё в порядке, Артур. Я просто соскучился. Хотел услышать, как ты дышишь в трубку. Это, знаешь, успокаивает.
- В полёте обычно просят отключить мобильный…
- Ты очень проницательный в последнее время. Я не улетел ещё. Дела. Внезапные. – Итан сунул руку в карман, где покоился блокнотный лист в обнимку с новым билетом. Скомкал так, что пальцы хрустнули.
- Я отменяю свои распоряжения.
- Слушаюсь.
Пока длилась пауза, Итан вынул бумажный комок, запустил им в ближайшую урну.
- Не прилетите? - Голос на другом конце нарушил тишину.
- Нет… не сегодня.
Мильт нажал отбой. Сунул мобильник в карман, поднялся, застёгивая пару пуговиц пальто, повёл плечами и вышел из здания аэропорта под хлопья снега.

Чтобы найти парня, Итану потребовалось пол дня. Деньги и связи – отличная вещь, когда умеешь пользоваться и тем и другим. Оставшуюся половину дня Мильт провёл в постели своей Нью-Йоркской квартиры. Записку, снятую с ручки, он так же скомкал и выбросил. Не заходя в квартиру, дозвонился нанятой для присмотра за квартирой в его отсутствие горничной. Распорядился на счёт немедленной уборки. Всё это время просидел в кафе напротив дома. И  как только женщина ушла, поднялся в квартиру. Никаких следов пребывания Кроля. Даже осколки стола выметены все до одного. Чистота и молчание – это стоило тех денег, что он платил за услугу. Мильт прошёл к стойке, открыл полочку и наткнулся на вчерашнюю банку кофе. Губы скривились. Наполовину полная жестянка полетела в мусорное ведро. Итан заварил крепкого чая, чёрного, как прошлая ночь и горького, как разочарование сегодняшнего утра. Пил мелкими глотками, стоя у занавешенного окна. Поставил пустую чашку на подоконник. Растворил створку, впуская зимний воздух капризного Нью-Йорка. Потом, не раздеваясь, лёг на диван. Спал. Да, спал, как убитый.
Проснулся резко, от того, что замёрз. Сел на диване и долго щурился в темноте наступившей ночи. Голова ясная, как родник в хвойном лесу. Мужчина поднялся, закрыл окно, заварил ещё чая. Грел ладони о чашку, пока тепло возвращалась в холодную комнату. Не пригубил чая, поправил пальто и вышел в ночь, по дороге сменяя симку. Уже бодро идя по холодным улицам Нью-Йорка. набрал номер частного детектива, которого приставил «хвостом» за Кролем. Записав на клочке бумаги адрес пребывания объекта, дал отбой слежке. Десять минут отделяли его и парня, каких-то десять минут и пара улиц. Итан вытащил симку и, разломив, выкинул в снег.

Университет встретил чёрными спящими проёмами окон. Мильт легко перемахнул через забор и целенаправленно прошёл в сторону заднего двора. Завернув за угол здания, Итан с удовлетворением отметил слабый свет в одном из окон нижнего этажа. Мильт точно знал, что это не сторож. Почему-то не боялся наткнуться на него.
Задняя дверь поддалась через пару попыток, замок услужливо  цокнул под отмычкой и впустил нежданного гостя в тёмный коридор, наполненный стоящими ровным строем по обе его стороны дверьми. Мужчина не таился, да это было и не возможно. Пока шёл к одной из них, выдающей себя тонкой полоской слабого света, внутри всё перевернулось от всколыхнувшегося волной энергетического фона, подкатило комком к горлу и рассыпалось привычным прибоем в ушах. Коротко звякнуло о каменную стену остриё «кошкодёра».
Мильт налетел на дверь всей тушей, вышибая и преодолевая сопротивления настроенных из мольбертов и стульев баррикад. Грохот не испугал тем, что привлечёт внимание. Итан даже не думал об этом. Взгляд выхватил Кроля. Глухо ухнуло в груди, скулы пошли алыми пятнами и желваки, заходившие на лице, предательски выдали состояние бешенства.
- Я тебя нашёл…   Кроль…
Мильт развёл руки в стороны, словно приглашая в объятья. Грань кацбальгера холодно сверкнула в рассеянном свете лампы, направленной на рисунок.
- Здравствуй…

Так «штормило» пять лет назад. Пять долгих лет назад, когда хотелось самоубиться. И искал, кому подставить голову. Но все, как назло, поразбежались, словно вымерли и, наконец, остался только один. Потом прошло. Не само. Запретил себе. Заперся внутри, выгорел, заколотил, замазал, выкачал воздух, создавая вакуум. Мотался по свету, как…бессмертный в вечной жизни и забыл, как это чувствовать, вдвойне забыл. А тут вот такое. Вот это…вот тут, в Новогоднюю ночь, когда уже не желал себе ничего столько лет. И вдруг, вот это…упрямая хамоватая крольчатина, рисующая его, Мильта, чёрт дери, того Мильта, семилетней давности. Того, когда ничего так сильно не желал, как вечно жить. Откуда?
Итан чиркнул мечом, опуская. Слышал, как парень бубнит, заметил и испуг, перелившийся в обиду и злость. Словно сообщающиеся сосуды. Мильт не чувствовал больше раздирающего его бешенства. Того, которое возникло, когда принял чёткое решение выполнить обещанное парню.
Слишком многого и сразу он хотел от этого. Не потому что не умел отступать, а потому что сквозь Кроля просвечивался тот, другой. Который должен был понять сразу, который обязан был простить, который вернулся в манере письма, в тонких изящных пальцах, в глубине не по-итальянски серых глаз, в том, как Кроль заглядывал, как прижимал к себе руку и сейчас, в том, как проигнорировав происходящее, бережно вылавливал из расплывающейся радужной жижи краски.
Взгляд вернулся к мольберту.
« Что, что мне от тебя надо? Надо чтобы он простил! Простил, что отпустил его тогда одного, что не успел, что не слышал последних слов, что сжёг всё, что заставил себя жить дальше…И…И чтобы он ушёл наконец…»
- Я запла… Ты обещал маслом…
Мильт прислонил «кошкодёр» к ближайшей стене, подошёл и присел напротив на корточки, совершенно не обращая внимания на то, что полы дорогого пальто задели  цветную жижу. Итан подхватил из лужи краску, положил в коробку, потянулся за следующей.
- Понимаешь, вся беда в том, что я не лгу тебе, как бы всё это фантастично не казалось.
Куски мозаики выстроились в картину, которая чётко прорисовалась в голове. Мильт усмехнулся, но не издевательски, как-то по-особому с грустью. Наверное, он так  пытался извиниться.
- У меня дом в Австралии…большой…
Он подобрал последнюю краску и, поднимаясь, огляделся в поисках тряпки. Шагнул к куче ветоши, вытащил какое-то красное полотно, вытер испачканные краской пальцы.
- Ты, конечно, не должен. Но сам подумай. Сидней прекрасный город и климат там… У меня комната под мастерскую…сможешь посещать Художественную галерею Нового Южного Уэльса, Сиднейский музей современного искусства…
Мильт отбросил ткань, повернулся к парню.
- Продолжишь учиться. Я оплачу, обещаю. Если останешься здесь, есть вероятность того, что тебя убьют, - он сощурился, - да, такие же психи, как я, - мужчина развёл руки в стороны, повернулся, демонстрируя себя, будто на продажу. – В Сиднее их поменьше, - и тут внезапно рассмеялся, тихо и как-то по-доброму, - возможно, я там такой только  один.
Когда Мильт жил дома, он не часто выходил, как говорится, в свет. Загородный дом вполне устраивал его своим простором, и город интересовал постольку поскольку не более.
-  Думай.
Взгляд снова вернулся к мольберту и Итан подошёл к рисунку. Рассматривал долго, вспоминая те времена. Затем устало провёл обеими ладонями по лицу.
- Откуда ты это взял? Как увидел? Не было ощущения де жавю, когда писал?
Отошёл, пятясь, на пару шагов, наступил в лужу.
- Вот чёрт!
Потёр подошвы ботинок о пол, оставляя пологие радуги, задел пяткой, стоящий у стены меч и резко выдохнул, когда тот с глухим звуком проехал гардой вниз по стене и упал на пол. Мужчина нагнулся, поднимая и ловко запрятывая оружие в ножны.
- Извини…
Не понятно было кому обращено слово, то ли к кацбальгеру, то ли к Кролю.

Мильт слушал, и на него наваливалась какая-то апатия. Кажется, так часто бывает после испытанной эйфории. Может, он и вправду псих? А кто сейчас нормальный! Парень был прав и не прав одновременно. Кроль боялся и Мильт, грешным делом, подумал, что Ноэль Брокк был гуманен к нему тогда, семьдесят восемь лет назад, гуманен сверх меры. Только в своё время это Итан не оценил. Нет, оценил, конечно, только расплатился своеобразно.
Современная молодёжь верила во всякую лабуду, начиная от вампиров, трансформеров, экстрасенсов, людей «Икс», «Игрек» и «Зет» вместе взятых, и заканчивая пресловутыми НЛО с зелёными челобречками на борту. Но когда ей демонстрировали факт в качестве доказательства, она, в виде яркого её представителя, то бишь, Кроля, категорично отказывалась уверовать. Был ещё, конечно, самый крайний вариант – убить себя. Но, во-первых, Мильт как-то не любил умирать. Вот так сложилось. А во-вторых, не факт, что пацан не наложит в штаны и не сбежит, так и не дождавшись восстания из мертвых. Эту больную мысль Мильт отмёл поганой метлой. Дождавшись, когда Кроль выдохнет всё своё накопившееся за полторы суток возмущение, Итан предпринял последнюю попытку достучаться до своего личного рая, сводящегося к этому «австралийскому зайцу».
- Люди верили Иисусу, хотя не знали его. Он демонстрировал им чудеса, как ты знаешь. Я тоже продемонстрировал тебе чудо, - мужчина указал на левую руку парня, - наверное, надо было представиться ангелом с невидимыми крыльями, а не трендеть тебе всю правду. В это дерьмо, ты, верно, скорее поверил бы.
Мильт разгрёб свалку из мольбертов и выудил нормальный стул. Поставил его и сел напротив парня.
- Благополучно пару-тройку месяцев вешал бы тебе лапшу на уши, ощущая себя чуть ли не мессией. Эх! -  Итан махнул рукой и задорно рассмеялся, но тут же посерьёзнел.
Мужчина сцепил пальцы в замок и упёрся локтями в колени, подавшись навстречу собеседнику.
- А теперь серьёзно. Ты обещал мне портрет маслом – раз.
Не хотел, чтобы Кроль начал возражать и покачал головой, таким образом, прося помолчать.
- Поясняю расклад. Ты сказал, что цена в масле – пять сотен. Я заплатил тебе десять. Пополам с неустойкой за, - здесь он не выдержал серьёзности и улыбнулся, - причинённые вышеперечисленные тобой, неудобства. Цену ты назвал, деньги ты взял, соответственно, как добропорядочный художник обязан отработать заказ.
Мильт пощурился и выпрямился  на стуле.
- Впрочем, у тебя возник резонный вопрос: какое мне дело до тебя, до твоего таланта вообще? Отвечаю – колбасит, выражаясь яснее вашим языком, колбасит меня с твоего таланта - два. С манеры писать. Вот не хочу, чтобы мир лишился будущих шедевров. Я серьёзно.
Итан не собирался распространяться о своих внезапно проснувшихся чувствах. Кролю совсем не обязательно было о них знать. С него будет достаточно и полуправды.
- Поедешь со мной, постараюсь защитить тебя от других. А они будут… другие. Ты теперь, как благоухающий кусок мяса для тигров в джунглях. И приманивать не надо. Сами придут рано или поздно – три.
Мужчина резко поднялся, поправил ножны, прошёл по мастерской туда обратно несколько раз. Как будто обдумывая что-то и принимая решение. Потом остановился у портрета.
- Я таким был… лет семь назад, там, в Австралии. Очень хочется вернуть то время, показалось, что есть шанс, но сам знаешь, дважды в одну реку…
Он протянул руку и провёл по бумаге пальцем.
- Ты ошибся немного. У меня тогда волосы были чуть длиннее. Да не суть.
Мильт обернулся к парню.
- У тебя есть право позвонить, куда считаешь нужным. Я не буду ни вырывать мобильник, не возражать. Я устал уговаривать тебя, доказывать, что не псих, не маньяк, не монстр. Когда я, в своё время, вскричал: «Не верю!», меня попросту второй раз убили, исчерпав скопом все мыслимые и не мысленные доказательства. Но это неважно. Ещё раз предлагаю тебе поехать со мной. Всё обещанное ранее остаётся тогда в силе.
Итан провёл ладонью по лицу, растирая, и словно смывая одолевающие его голову сомнения. А потом по волосам, приводя причёску в беспорядок.
«Рвать надо сейчас, пока не прирос всей кожей намертво».
Протянул руку Кролю.
- Решай сейчас. Я больше не предложу. Возможно, позже мы никогда и не встретимся. Я пожалею об этом сейчас, ты – потом.

И не ждал уже. Собирался уходить один и уезжать отсюда. Как можно дальше. Нет, не в Австралию. С таким настроем нельзя в Австралию. С таким настроем только куда глаза, а потом позвонить, кому следует, назвать координаты. Да, больно, да талант, да, жизнь бы отдал. Да что тебе. Так не доставайся же… - мотнул головой, как внезапно застигнутый солёной морской волной. Моргнул, улыбнулся на согласие, а потом шире на неимоверную наглость.
- Колбасит, колбасит, - подтвердил.
Не мешал собираться, так и стоял с глупой улыбкой, почти такой, как на акварельном портрете, который сейчас Кроль упаковывал в тубус.
- Мне казалось, что художники должны быть голодными, ну, для вдохновения, - хитро сощурился, - да заплачу я, заплачу, - тут же добавил, не давая шанса на ненужные сомнения.
Выходя за парнем, прикрыл по привычке дверь.
На обратном пути хотел той же дорогой перемахнуть через университетский забор, но у Кроля неожиданно оказался ключ от задней калитки. Видимо, он часто задерживался здесь допоздна, и лень сторожа проявилась в этой щедрости.
На улице догнал парой широких  шагов, привычно, для себя, взял под локоть. Где-то на площади снова слышались хлопки фейерверков.  Самые неугомонные допраздновали вторую ночь после.
- В приличный ресторан нас не пустят, поэтому, сегодня ужин в кафе, - Мильт указал взглядом на противоположную сторону улицы, где призывно мигала вывеска забегаловки.
Преодолев пару сотен метров до перехода, они оказались на противоположной стороне, и зашли в полупустое помещение. Второе января рассеяло нестойких по-домам, предоставляя более крепким широту простора и возможность свободней дышать. Мильт выбрал столик у стеклянной витрины, сев так, чтобы можно было рассмотреть улицу. Это получалось уже непроизвольно, на автомате.
Заказав дежурное блюдо, Итан какое-то время молчал, совершенно не стесняясь, рассматривал «своё счастье».  Умилили испачканные акварелью губы, а глаза напротив, напомнили о случившимся вчера, примерно, в тот же час.
Всё, что произошло в этот Новый год, всё строилось на контрастах, но имело либо одни корни, либо одинаковый конечный результат. Как будто два разных человека собирали один и тот же пазл. Только один начал с рамки, и подбирал куски, рассматривая их строение. А другой выбирал детали по цветам, методично разложив на кучки и не спеша, складывая разрозненные элементы в мелкие фрагменты, которые потом аккуратно объединит в целое. То и дело сквозь этого паренька Мильт видел своё прошлое, но с той же частотой, Кроль каждый раз возвращал его к настоящему. Может это реинкарнация?
Принесли тарелки, но Итан не притронулся к еде.
Взгляд упёрся в тёмную витрину, где, через ночную улицу, отражались оба, словно в зеркале. Пожалуй, их можно было принять за братьев.
«А ведь похожи, действительно, похожи, как раньше не заметил»?
И тут же кольнуло, что придётся рассказать парню о том, что те, кто воспитывали его, являются на самом деле, не родными матерью и отцом. Мильт, в своё время, перенёс эту новость совершенно спокойно. Как воспримет это Кроль, с его упрямством, сложно было предположить. Но все детали они обговорят уже на месте в Австралии.
«Всему своё время».
Итан вернул взгляд уплетающему парню, поковырял вилкой содержимое своей тарелки. Вытащил из кармана мобильник и набрал номер Артура.
- Извини, - буркнул Кролю, но не стал отходить, чтобы поговорить с управляющем.
Старик на звонок ответил почти сразу. Четырнадцати часовая разница сейчас играла на руку. В Нью- Йорке два, в Австралии шесть вечера.
- Артур, здравствуй. Вернись к моим распоряжениям насчёт мастерской и комнаты. О дате прилёта сообщу позже. Встречать не надо, мы возьмём такси.
- Хорошо, господин Мильт.
Родной голос Шора добавил ночи ещё грамм тепла, мужчине - толику хорошего настроения, Итан нажал на отбой и поставил локти на стол, сцепляя пальцы вокруг телефона и кладя на это сооружение подбородок.
- Ты местный? Ты мне так и не сказал. Тебе полдня хватит на то, чтобы собраться? Не бери лишнего, мы всё, что необходимо, купим там.

Непонимание, или недопонимание не омрачало жизнь Мильта уже так давно, что он и забыл, как оно бывает. Наверное, теперешнее положение было наказанием свыше, за такую роскошь. Почти с первых минут своего бессмертия, Итан чётко знал, чего хочет и что отравляет ему это желание. «Очнувшись» от смерти второй раз он снова знал, что рано или поздно отомстит, затем, так же чётко осознавал, что истребит род Мильтов, к которым, понятое дело, причислял себя лишь по фамилии. Если кто-то вставал на его пути, мешая жить так, как ему хотелось, мужчина не сомневался в том, что решит и эту проблему.
Как лестница, чётко с чувством, толком и расстановкой Мильт шёл по «ступеням» из года в год. Единственное исключение из правил, это та долгая прямая, величиной в два года, когда Итан встретил Алесcандро. Да и то, исключение лишь подтвердило правило: «движение, особенно вверх – это жизнь».
Сейчас за эти пару дней Мильт топтался на месте, как подкованный жеребец в стойлах ипподрома в предвкушении гонга и выхода на финишную прямую. Но его всё не выпускали и не выпускали на поле, проходя мимо и подсыпая в стойло по горсти зёрен. Мельтешили перед носом уздечкой, звенели ремнями подпруг, но не брали на заезд.
Сомнения парня, возможно было понять, да, он и понимал, где-то в душе, глубоко в душе, но понимание, пониманию рознь.
И эта выходка с кольцом взбесила, как ничто. Кролевская манера общаться наводила на стойкую мысль - взять за шкирку и мотнув пару раз в хватке, протащить через весь зал в уборную. Там окунуть….ну, пусть будет, в раковину мордой, (да, я добрый) и, засунув кусок мыла в глотку, продавить его попеременно зажимая в «объятьях», вниз, пока не выйдет из задницы, если весь не размылится в пути.
Так же, как несколько минут назад нравилось в парне всё, от испачканных акварелью губ до жадного поглощения картошки, теперь, когда Кроль открыл рот не для еды, бесила каждая секунда, его монолога.  Итан слушал терпеливо и молча, прожёвывая и проглатывая кривляния.
Спина выпрямилась, как будто мужчина кол проглотил и пальцы вцепились в мобильник с такой силой, что что-то  тихо хрустнуло там внутри, но Мильт даже не обратил на это внимание. В эту секунду сотовый телефон служил тем сдерживающим моментом, отвлекающей вещью, на которой мужчина постарался сосредоточить неистовое желание физически воздействовать на ситуацию. «Вдох, выдох, вдох, выдох».
Пацан замолчал, переведя взгляд в окно. Должно быть, Ноэль Брокк дважды перевернулся в гробу за эти двое суток, пока Мильт проявлял чудеса своего терпения, которого, по утверждению учителя, у него никогда и в помине не было.
- Самая веская для тебя причина сейчас должна быть…
Итан заставил себя расцепить пальцы и положил на стол мобильник. Положил медленно и аккуратно, а потом ткнул резко, потянувшись через стол, указательным пальцем в грудь Кроля. Ткнул несколько раз, сопровождая этими тычками каждое последующее слово:
- ...твоя …грёбанная… жизнь… мальчик!
Не отпустило, только смог загнать гнев глубоко. Знал, рано или поздно он найдёт дорогу наружу. Выплеснется, пусть не сейчас, не здесь, а там, на улице, если случайный прохожий заденет, если таксист будет ехать чуть медленней\быстрее, чем того хочется, если пиццу принесут раньше/позже, масса «если», за которые можно зацепиться. Но сейчас…
Итан положил сотовый в карман пальто, отодвинул так и не начатую тарелку.
- Ты парень из тех, кто вечно будет мурыжить, как целка – дам не дам, поеду не поеду. Об-су-дим, - повторил с его интонацией, -  И хочется и колется? Девственник, небось? – он вынул из кармана пару смятых купюр, разгладил и устроил рядом с тарелкой, -  за друзей, обалдуев, видел я твой круг общения, за мамкину юбку и папкино бабло крепко держишься. И правильно. Не отпускай, а то стрёмный дядька достанет «запаску» из твоего кармана, да и натянет тебе по самые небалуйся.
Щурился, но говорил ровно, не повышая тона, холодно, отчётливо проговаривая каждый звук и не сводя взгляда с лица Кроля.
- Памперс носи, мальчик. Так тебе теперь надёжней.
Поднялся, отодвигая одним махом стул  в сторону.
- Не чего больше обсуждать. Самоубейся два-три раза с крыши для развлечения. Больше ты ни на что не годен. Удачи.
Мильт застегнул пальто, развернулся и пошёл к выходу.

Отредактировано Итан Мильт (2013-11-19 00:12:48)

Нет, Итан не спал мертвецки пьяным сном, он вообще не спал. Хмурое утро очередного дня Мильт встретил за чашкой кофе и газетой. Разговаривать ни с кем не хотелось. Принимать, естественно, тоже мужчина никого не планировал, поэтому на звонки консьержа упорно молчал.
Не уехал, не улетел, не убёг в Австралию, ибо… да какая разница, почему. Остался, мыкался два дня то по дому, то по  улицам, кутаясь в пальто и бездумно разглядывая прохожих и витрины.
Присутствие одного из, так скажем, «своих», Итан почувствовал за пять-семь минут до того, как в дверь начали барабанить. Внутренняя волна собственной энергии, столкнувшись с тем же самым, но извне, отдалась привычным звоном в ушах и отличным густым комом в горле.
Мужчина подошел к кухонному окну, и, просунув пальцы между полосочками жалюзи, раздвинул их. Он не увидел того, находящегося на улице, как ни всматривался в хмурое утро и прохожих. То, что оппонент не просто прошёл мимо, а остановился у дома, ощущалось стойким присутствием.
Минут через семь накрыло новым приступом «узнавания» как внутренне, так и внешне, через барабанную дробь с той стороны двери.
Мильт поморщился, проглотил очередной ком, тряхнул головой. «Мы с Тамарой ходим парой»… внезапно всплыло что-то из русского фольклора, которым в своё время любил пользоваться один очень пронырливый знакомый Мильта.
Голос за дверью возвестил не меньше, чем о наступлении апокалипсиса. Итан запахнул крепче махровый халат и пару минут медлил, слушая это ангельское послание. «Личный рай» ломился в его дверь с настойчивостью коммивояжера. Выдохнув, мужчина наконец повернул ключ в замке и открыл.
- Неужто заказ принёс…
Мильт упорно стоял на пороге, не собираясь пускать парня в квартиру. Вид у Кроля был такой, словно его уже посадили на вертел и подрумянили тонкой корочкой, а он возьми и спрыгни. Раскрасневшиеся щёки и сбивчивое дыхание говорили как о том, что парень наверняка сдавал зачёт по кроссу, как пить дать, по пересечённой местности. Осталось выяснить - за кем. А безумие в глазах, да, этот панический ужас можно было назвать так,  явно подсказывало, что не за кем, а от кого.
- Рамку подобрал, или с ней дороже?
Итан отступил и пропустил Кроля в холостяцкую берлогу.
Жалость? Нет, Мильт не ощущал по отношению к этому парню этого чувства. Сочувствие? Желание помочь? Обида была всё ещё сильна, сидела занозой, и сейчас Кроль имел шанс всадить её глубже. Интерес? Да, теплился, где-то теплился.
Итан закрыл за парнем дверь, подпёр её плечом и уставился на гостя. Нет, мальчик явно не соскучился, не одумался, не собрался осчастливить ожидаемой фразой «весьтвой». Кроль боялся. И боялся того, кто снаружи, больше, чем того, кого он видел внутри. Стойкое ощущение, что претендент на Кролевскую голову остался дожидаться окончания их пламенного свидания, не отпускало. «Пастух» явно демонстрировал своё присутствие, не пытаясь приглушить Зов. Но в дом не лез. Это была, по крайней мере, неплохая новость. Оставалось выяснить, у кого проснулись аппетиты на эту симпатичную зад… голову.
- Ну, рассказывай, как зовут «волка»? Он же наверняка представился. Таковы правила.
Итан повернул ключ в замке и прошёл мимо парня в комнату, открыл комод, вынул бельё, носки. Ничуть не стесняясь, скинул халат, натянул на себя вынутое, и, достав из шкафа брюки и джемпер, начал лениво облачатся  в них.
Самое малое, что могло сейчас потребоваться - это выйти наружу и поговорить с  кроличьим «хвостом». Объяснить, что парень занят, приходите, мол, завтра. По-хорошему. Чинно. Благородно. Это иногда прокатывало. Возможно, получится и сейчас. Ну, а если «клиент» попался несговорчивый, тогда… «Будет день – будет пища».