Давненько не брал он в руки… это. Лет двадцать – точно, – Дункан улыбнулся, накидывая нижнее одеяние. Тонкий, ослепительно белый шёлк хада-дзюбан прохладно, невыразимо приятно льнул к смугловатой разгорячённой коже. Давно забытое ощущение… –  нагибаясь и сосредоточенно застёгивая крючочки-кохазэ не менее белоснежных хлопковых таби, совершенно необходимых для формального комплекта традиционной одежды для таких именно, торжественных случаев, МакЛауд, тем не менее, поймал себя на том, что улыбается. Теперь что? Ах, да, датэ-дзиме, нижнее оби, чтобы зафиксировать линию талии на нижнем кимоно, не давая расползаться форме. Беря гладкое, будто мягкая сталь, кимоно, любовно завязывая второй датэ-дзимэ, а затем третий и последующие пояса из комплекта, не размышляя, полагаясь на то, что руки помнят. И ведь верно – помнили, взяв тёмные сейчас, в свете ночника, лишь отсвечивающие на изгибе матовой ткани малахитом хакама и надевая их, даже небольшой бант сзади из аккуратно сложенного в несколько раз левого конца верхнего оби шотландец, спрятав правый кончик под первый слой обвёрнутой вокруг талии полосы ткани, заделал почти идеально. А потом и его уменьшенную почти копию крестоообразную спереди соорудил из пары узких поясков хакама. И признался себе в изысканном удовольствии, почти зримо представляя себя со стороны и вдруг понимая: весь процесс одевания вафуку – комплекс шагов, шажков, наклонов, полунаклонов, поворотов и полуповоротов, отточенных, ровно отмеренных рукой запáхов, чтобы правильно легла пола, изысканно-красивых в своей точности и свободе взмахов руками, чтобы идеально расправились рукава-содэ – не только почти ритуализирован, но ещё и донельзя похож на танец, или… на ка́та. Вот и несколько медитативный настрой возник, успокаивая разум, и быть может, на его основе следующая мысль окрасилась мягкой самоиронией и чуть-чуть ностальгией, пожалуй: Дункан подумал, что десятки… о, даже сотни уже лет занятий ушу, кэндо и много чем ещё, ежеутренние и ежевечерние поединки с воображаемым противником или группой противников с мечом и без меча на паркете самых разных бальных, а после и тренажёрных залов всё-таки дали заметный результат – в этот момент, не на людях, без наигрывания, он уж точно не выглядел тем неуклюжим варваром, с неслышной, но сочной руганью путающимся в уродском халате и поминутно поддёргивающим то спадающие якобы штаны непомерной ширины, то слишком, ужасающе просторные рукава, каким был… боже, без малого триста лет назад, подумать только. Тело работало само, рефлекторно, по собственной памяти вложенных многократным повторением упражнений, и теперь-то он немногим уступал в ловкости прирождённым самураям, и появившимся на свет в Стране Ямато, разве что изящества и лёгкости чуток недоставало… но ведь и габариты у горца, как-никак, были, мягко говоря, покрупнее, чем у сухоньких и невысоких японских буси.
Он уже взялся за хаори, подхватил изумительно гладкий, невесомый почти шёлк,   закидывая его за спину, когда…
Как там говорится в китайской пословице про хороший фарфор? Гладкий, блестящий и звонкий, как гонг? Вот уж точно, особенно в безмолвии спальни. И всё, стоило чашке звякнуть, вместе с тишиной и одиночеством враз рассеялась умелость скромного шотландского антиквара, движения потеряли точность, а лицо стало растерянным.
– Чай?.. Да, чай, спасибо… это будет кстати. Я немного… – совсем уж смешался горец, оборачиваясь в очередной раз – уже к девушке. 
Что самое смешное, он действительно забыл, как обращаться с завязками, должными образовать тот самый помпон, похожий на заячий хвостик, как совмещать петельки и куда просовывать концы. Поэтому помощь нежных тёплых ручек Ватарэ пришлась как нельзя более кстати.
Как она изящна… – сердце у Дункана замерло, стоило ему взглянуть на её милое личико. – МакЛауд, не смей, она почти ребёнок, – сказала ему совесть. – Да полно, сколько её ровесниц ты любил? – возразил рассудок. – Что-то раньше, лет сто, двести, триста назад тебя не останавливал слишком нежный возраст милых девиц, притом, что они были смертными, их юность отцветала быстро, а значит, была ценнее. Эта же красавица останется свежей и юной сотни лет… если ей повезёт. Ну, так сделай, что в твоих силах, для этого.

Отредактировано Дункан МакЛауд (2014-09-19 17:30:33)

Маленькая, глубиной в подущечку большого пальца всего, петелька из тесьмы – точно на другую такую же петельку, как ложка в ложку, и в тесное отверстие, в одно, из двух совместившееся – продеть, продёрнуть не без труда концы той самой белой широкой тесьмы; Мак даже дыхание затаил от старания, как маленький, честное слово, только что кончик языка не высунул, себе и японочке помогая, но уж нахмурился точно. Немного подёргать, потянуть-выровнять, заставляя узел образоваться в нужном месте, обеспечивая помпону нужную степень свободы, а значит, непринуждённого изящества – и Дункан смог выдохнуть с облегчением, переводя взгляд на макушку Ватарэ.
– Мастера – они могут, – словесное согласие с просвещенческим замечанием юной спутницы прозвучало отвлечённо и философски, сразу очень обо всём. – Чего они только не могут… а не-мастера, посмотрев на эдакое мастерство завязывания поясков и поясов, сразу смогут понять, почему именно японцы изобрели оригами.
Горец умолк, потому что девушка опять поднялась, приглаживая и без того идеально гладкую ткань, где лишь вышивка на рукавах и груди давала её пальчикам почувствовать что-то отличное от безукоризненного скольжения по шёлку. Взгляд же Дункана, сместившись с засунутого ему за пояс веера, вынутого тут же со смешком, (и правильно – вернее было бы видеть на этом месте катану), скользил, почти так же легко, по отступившей женской фигурке – уже и с другими, парными веерами, уже и почти танцующей. Как же это красиво… а теперь она замерла задумчиво, ещё сильнее напоминая фарфоровую статуэтку. Говорящую, смотрящую внимательно, пристально, вдумчиво.
Высказанная просьба заставила на пару мгновений замереть и его, раздумывая, как ответить. Странно, он словно повторял её состояния, но чуть припаздывая – вот она, такая вдруг домашняя, озябшая, как хрупкая птичка, уже непринуждённо-доверчиво сидит в его разобранной постели, а он – в полном парадном облачении – только опускается на рядом с ней, с привычной гибкостью, усаживается на пятки, кладя ладони на колени, чтобы ответить с тихой усмешкой:
– В большинстве своём рыжие и светлокожие – это ирландцы, мисс. Шотландцы же нередко темноволосы, вспомните Мэла Гибсона или Пирса Броснана. Правда, у них светлые глаза, – Мак позволил себе тихий смешок, – но ведь самый известный шотландец – сэр Шон Коннери, например, черноглаз, как испанец. Теперешние мои земляки отличаются от прежних разве что ростом – акселерация, знаете ли, а мастью – не особо. Не все кельты относятся к белокурому северному типу, есть и смуглые люди с курчавыми волосами. Всегда были.
Он умолк, прикидывая, как бы снова обойти щекотливую, почти неуместную сейчас тему, и отчётливо понимая, что никак. Уж лучше деликатно её затронуть, чем…
Дункан качнул головой, снова взглянул девушке прямо в глаза, сказал мягко:
– Мне четыреста с лишним лет, Фудзита-сан, Вы же понимаете, что моя семья осталась в далёком прошлом, и… я мало похожу на своих родителей. На своих приёмных родителей, – уточнил он ещё мягче. – Я, как и все бессмертные – приёмыш. 
Он сделал паузу, чтобы девушка хоть немного соотнесла это «как все» с собой. Это был травматичный момент, уж МакЛауду ли не знать.
– Никто не знает, где и как мы рождаемся, мисс. То есть, как – понятно, обычным человеческим образом, из чрева матери, связанные с нею пуповиной, но кто наши матери? Об этом, по-моему, не ведают даже Наблюдатели.
Иначе Митос бы знал. А он понятия не имеет… 
Или имеет, но не говорит?..

Отредактировано Дункан МакЛауд (2014-09-20 23:40:44)

Она всё поняла... – Мак видел это по глазам, в которые ненавязчиво всматривался, сообщая новость не то что неприятную, но переворачивающую вверх тормашками остатки прежнего мировоззрения. И о бессмертии-то своём узнать – огромное потрясение, иных и вовсе сводяшее с ума (что, бывали случаи, между прочим!), а уж потерять последний островок душевной стабильности: пусть все не так, как представлялось раньше, пусть сам я не такой как все, но я по-прежнему чей-то ребёнок, чья-то плоть и кровь, ветвь от древа рода, пусть странная, но родная, идущая от общего корня – это жестокий удар. Даже если он не сопровождается таким накалом страха, ненависти, разочарования, как это произошло в случае самого горца. Он-то, видит бог, смягчал удар для этой нежной японской девы, как только мог. Остальное же… ничего не поделаешь, остальное – работа для её собственной души, которую не переложить на другого, не принять от неё, не сделать за другого. Тут помощь лишь в том, чтобы дать время принять факт собственного изначального сиротства, освоиться с новым положением, не давить, не мешать. И правильно, что она пока перевела разговор на другое, инстинктивно, как прячут ушибленное место, так и нужно. – Дункан уперся в колени ладонями, чуть разведя локти, но не горбясь, сидя с развёрнутыми свободно плечами, ответил с тёплой горделивостью:
– Конечно, Фудзита-сан, я навсегда обязан моим родителям жизнью и правильной судьбой. Отец нашёл меня только что рождённым младенцем, принял наследником своим, вырастил таким же, надеюсь, достойным воином, каким был сам, а не бросил собакам на растерзание, как ему многие советовали – обычное дело в Средневековье, ведь в подкидыша, по поверьям того времени, могли вселяться тёмные духи. – Теперь он уже мог говорить об этом без горечи. – Матушка… матушка оказалась ещё сильнее, чем отец – только она не отреклась от меня после того, как я ожил, она одна не верила, что я демон, и всегда считала меня сыном… до самой своей смерти.
Он чуть склонился, почти невольно, не для Ватарэ демонстрируя почтительный поклон – только для себя, искренне благодаря этих, до сих пор любимых людей.  Наверное это выглядело странно – уроженец так и не стёртой временем горной шотландской деревушки, сам в веках не затерявшийся, облачённый сейчас в традиционное платье самой догматичной и закрытой в культурном плане страны, кланяется по её обычаям, выражая уважение своим давно истлевшим в родной земле предкам. Но ведь жизнь вообще – штука странная, а уж насколько нелинейная в своём течении…
– Я бываю на их могилах при каждом удобном случае, хотя и не очень поддерживаю связи с ныне живущими родственниками, как Вы понимаете. – В тёмных глазах мелькнула мягкая грусть. – Это вызвало бы ненужные вопросы.
Ещё бы – даже с Рэйчел он давно уже не встречается лицом к лицу, даже по скайпу – приходится придумывать отговорки, но что поделать? Темноволосая тридцатилетняя женщина, его троюродная пра-пра… и еще пару раз правнучатая племянница, краса и гордость клана, за двадцать лет с момента их знакомства, естественно, изменилась, а ему на вид всё так же не больше тридцати… Как объяснишь это? Хорошо, что по расхожему убеждению с возрастом не меняется голос, и ещё можно иногда говорить по телефону.
– Уж не знаю, чем так отличился мой клан, но я не первый бессмертный в нём, – губы Мака тронула улыбка. – В другой ветви рода тоже был погибший в бою и воскресший родич, полусказки о котором мне самому доводилось слышать в детстве. – Он мягко усмехнулся. – Может, всё дело в знаменитом Знамени фейри?.. Но с тех пор, как… был убит Коннор, видимо, уже только я – тот самый МакЛауд, которому поставлен памятник в развалинах замка возле Гленфиннана, тот легендарный… – усмешка стала шире, – …герой, который, если что, придёт и восстановит справедливость, спасёт.
Юмору больше не место в беседе, даже самому лёгкому. Новый поворот головы, глаза снова встречаются с глазами, во взгляде шотландца плавилась нежная печаль, тихий голос звучал проникновенно, как накогда:
– Я объездил весь свет, жил… да где я только не жил! И, конечно, мало что во мне осталось от того, в общем-то, тёмного парня, который считал, будто его долина между холмов – это и есть весь мир, а дальше – дикость и ужас сплошной. Но… те горы и распадки, пустоши и озёра – до сих пор родина. Самые дорогие места и самые близкие люди, пусть даже они и не знают, что я есть на свете. Там воздух слаще, вода…

Отредактировано Дункан МакЛауд (2014-09-23 22:27:24)

Подхватив его мечтательно-застенчивую интонацию, она закончила фразу в том же стиле, порадовав Дункана так, что он не только ощутил тепло того самого пледа с говорящим узором тартана и того огня в домашнем очаге, о котором она говорила, но и смутился ещё сильнее своей ненаигранной, но, быть может, неуместной здесь и сейчас поэтичности. Впрочем… практичные шотландцы – поголовно поэты, когда дело касается рассказов о родной, древней, до последнего дюйма любимой земле – такой обжитой и дикой. А японцы почти поголоыно – эстеты, наученные видеть красоту и выражать восхищение ею. Ничего не поделаешь, природа.
– Когда-нибудь, мисс, Вы увидите всё это, – мягко ответил МакЛауд, прямо сейчас искренне веря в это сам, – мне хотелось бы показать Вам эти края. Может, и доведётся, как знать?
И вправду – как знать? Бессмертные – вовсе не высшие существа, не боги и даже не полубоги, просто люди, живущие, волей природы и судьбы, необычайно долго, и потому дар предвидения встречается среди них не чаще, чем в среднем в человеческой популяции, на памяти же самого Дункана, из знакомых лично ему, вообще случилось соотношение неравное: одна бессмертная пророчица на двух смертных, так что… будущего горец не знал, и, честно сказать, немало тому радовался, ибо незнание это позволяло надеяться и мечтать.
– Думаю, Ваше желание сбудется, мисс. – Шотландец ласково смотрел чуть сверху на уютно угнездившуюся в постели девушку. – У Вас впереди множество… – он чуть не сказал «скитаний», но понял, что при формальной и фактической правильности этого слова, оно имеет слишком печальную, горькую даже окраску, и поспешно подобрал другое, куда более нейтральное: – …путешествий.
Потом он снова рассказывал по её просьбе, видя, как тяжелеют её веки и смыкаются сном длиннющие ресницы, обо всём и ни о чём конкретном, так – случайный поток воспоминаний о детстве и юности, то забавное, то грустное… – время от времени заботливо подтыкая одеяло и нестерпимо желая прилечь рядом с ней – конечно, только для того, чтобы ей стало теплее. То, что он уступил-таки этому желанию, выяснилось лишь тогда, когда над ухом нежно звякнул фарфором составленный на столик поднос с едой. МакЛауд резко сел, хлопая глазами и виновато улыбаясь незнакомой девушке в нарядном юката – с ума сойти, он же вроде на неделю вперёд выспался в самолёте, однако вот – сморило так, что заснул, прямо не раздеваясь. Видимо, виной тому тот домашний, теплом обволакивающий уют, который он ощутил в этом домике с первой минуты, тот, что создаётся лишь женскими руками.
Разумеется, полный парадный костюм вафуку, в принципе, не предназначен для сна, не пижама всё-таки далеко, но одеяние с честью выдержало и это испытание – плотный шёлк, к счастью, не мнётся, ни одна застроченная складка хакама не замялась, ни один из многочисленных оби не развязался и не выбился. Впрочем, горец же и не вертелся, спал крепко, без снов, как пресловутое бревно, вернее, как опрокинутый навзничь манекен, и единственным, что оказалось по пробуждении неприбранным, были волосы. Их Дункан торопливо собрал в хвост, благодаря девчоночку за принесённый завтрак, а чуть позже, выпив только чаю, (потому что ни к чему было загружаться едой перед предстоящим), сколол в пучок вчерашними шпильками, сунул (наконец-то!) за пояс меч тем способом, какому учил бестолкового, но старательного чужеземца ещё сам Хайдео Кото, и бесшумным – ещё бы, в одних-то таби! – плывущим, кошачьим или индейским шагом прошёл в «большую комнату», где вчера выбирали одежду.
...и остолбенел, наткнувшись взглядом на женскую фигурку в фиолетовом кимоно с узором из россыпи лепестков, почти повторявший тот, что был на его хаори.
– Ну, Фудзита-сан… – только и смог он восхищённо выдохнуть. – Фудзита-химэ…

Отредактировано Дункан МакЛауд (2014-09-27 15:41:11)

Ну, а кто же ещё, как не «химэ»? Недаром же именно такое слово само спорхнуло с губ очаованного… и да, пожалуй, сражённого красотой шотландца. Иное обращение, кроме как «принцесса», к этой изящной, как старинная, мастерски сделанная кукла из набора, что выставляют в порядочных японских домах 3 марта, просто казалось кощунственным. Он будто попал в какой-то мир грёз, пожалуй, что не ко времени, да, но… благодушие и мечтательность – вот что им овладело. Поэтому он с удвоенной, кроткой, как никогда, сыновьей почтительностью стерпел ахи и охи портнихи по поводу «ужасного беспорядка в костюме», тут же, впрочем, и устранённом ею, что называется, лёгким движением руки, простоял эти минуты не шевелясь, будто палку проглотил, с умилением покашиваясь на то, как пасть дракона на рукояти катаны скрылась в маленькой женской ладони – это было как-то даже… символично, как слияние воинственности и жизни.
Ярко-алая вассальная лента в причёске девушки почему-то напомнила шотландцу гордое знамя над идущим в бой войском, причём стяг победный. Кивнув девушке, Дункан принял это, как явленные ему знаки, наверное, добрые, обнадёживающие их обоих. Может, это и было глупым суеверием, но сейчас, когда им действительно уже совсем пришла пора идти навстречу трудному испытанию, любая поддержка оказывалась кстати, вот, к примеру, почти материнские, искренние объятия замечательной японскую мастерицы, так тепло похлопавшей большого чужеземца по спине, ободряя и произнося сердечные благопожелания. В ответ он бережно и благодарно обнял сухонькую пожилую леди, не забывая в ответ с не меньшей теплотой и душевностью желать благополучия её семье и процветания делу.
Такси прибыло быстро – оно уже стояло перед воротами, и тихая утренняя улица, казалось, всеми глазами окон наблюдали, как Дункан и Ватарэ садились в машину. Для Японии, конечно, это зрелище – люди в старинных одеждах загружаются в современный автомобиль – не такая уж редкость, но МакЛауд всё-таки отдавал себе отчёт в том, что выглядят они эффектно и посмотреть есть на что даже японцам, тем, которые по каким-либо причинам остались по домам, а не наполнили собой серебристые змеи скоростных электричек, спеша на работу. Мужчина и женщина были красивой парой, это уж точно… и, в конце концов, настоящий меч, пусть и один только, засунутый за пояс, теперь носит далеко не каждый, облачившийся в традиционный костюм.
В том, о чём уже в салоне такси его предупредила девушка, шотландец тоже отдавал себе самый полный отчёт. Это для неё, хоть и выросшей, как выяснилось, в змеином гнезде мафиозного клана, подобные встречи «не из приятных» были в новинку, а за четыреста с гаком маклаудовских лет тот и не такое испытывал, пострашнее дедушки-Фудзита монстров видел, и сухим из воды выходил. An dèidh sin is na dhèidh thionndaidh e a-mach gu math aig deireadh gnothaich*. Да что там, одна эпоха разгула мафии в Америке 30-х чего стоила, или в России 90-х. У якудза хоть какие-то скрепы традиций были, а у лихих итальянцев и безбашенных русских вообще царила полная анархия под девизом «сила солому ломит».
–  Разумеется, Вы выйдете оттуда целой, – совершенно спокойно ответил горец, – именно для этого я иду с Вами. Так что… ловлю Вас на слове и советую тщательно продумать план экскурсий, – он улыбнулся безмятежно, провожая рассеянным взглядом мелькающие за окном машины виды пригорода.
Во время недолгой поездки он помалкивал ненатужно, вылезая из машины и помогая спутнице, улыбался слегка, внимательно, зорко оглядывая окрестности, радуясь обзору и тому, что можно прикинуть пути отступления если что из этого в некотором роде замка. Никакой наигранности в спокойствии Мака не было, он не притворялся, он был в самом лучшем для воина состоянии, опустившемся на него этим утром, как сатори, нечаянно, без усилий, чувствовал себя чистым и прозрачным, будто бы даже несуществующим, растворённым в мире, подвижно, но с гранитной надёжностью пребывал в этом конкретном моменте, зная наверняка – расслабленность якобы мгновенно взорвётся ураганом силы, как только в этом возникнет нужда. Пока же они шли по саду, который вполне заслуживал эпитета «райский», и этому не мешало даже своеобразие здешних архангелов, до смешного похожих на «людей в чёрном». Мостки вели званых, (но желанных ли?) гостей под цветущими кронами, лепестки осыпались, добавляя узора ещё и на плечи хаори и кимоно. Ватарэ оперлась на руку Дункана, тот пожал ласково ладошку девушки, тут же отпрянувшей, видимо, застыдившейся – он гадал, чего – знака ли ободрения или собственной слабости, пока она в рассеянности не пробормотала то, что, наверное, не предназначалось для его ушей. Можно было остаться джентльменом и сделать вид, что ничего не слышал, но… иногда есть кое-что поважнее вежливости, и МакЛауд негромко и с той же безмятежностью опытного ловеласа ответил в спину Ватарэ:
– Так это легко исправить, мисс. Вы сможете поцеловать меня на обратном пути… под сливами.
И умолк, снова позволив тишине слушать только посвист ветра и перестук гэта.           
________________________________________________

*Несмотря ни на что, в конце концов, всё вышло хорошо. (гэльск)

Да, всё-таки он поступил верно, хотя и не по-дженльменски – когда Ата обернулась, когда шла к нему, в её глазах Дункан уже не видел затравленности и глухой тоски – просто обычная робеющая девушка, даже чуть кокетливая, укоризненно-лукавая. Чувства молоденькой женщины, как волна под ветром, ушли на верхний пласт, поднялись, как она сама, на цыпочки, стали, пусть на несколько мгновений, тёплыми и лёгкими, как её ладонь, и благодарными, как её губы.
– А зачем слова, Фудзита-сан? – спросил он, мягко улыбнувшись, когда поцелуй растаял, смытый завистником-ветром. – Если не жаждать большего, не требовать его, то, что есть, воспринимается как чудо и дар. Даже если я не истинное совершенство – что мешает Вам просто радоваться нашему пути рядом? Ведь нет ничего, кроме текущего момента.   
Он выпустил её ладонь из своих пальцев, не мешая ей отпорхнуть – они оба и так позволили себе многое – и снова пошёл следом, под пропархивающими в воздухе лепестками. Через несколько десятков шагов их звук изменился – мощёная камнем дорожка делала их звонче. Однако, клан Фудзита многолюден… Шотландец кланялся, одинаково невозмутимо улыбался в ответ на дежурные улыбки мужчин и куда более искренние – женщин и детей, коих было много, так много, словно это был детский праздник, очаровательных малышей, по-кукольному наряженных, серьёзных и шаловливых. Снова наклонял корпус на точно отмеренные угловые градусы – почтительно, но не подобострастно, и не терял спокойной величавости айсберга, случайно заплывшего в чужие воды. А с чего бы ему беспокоиться? Это ведь Фудзита-химэ шла на судилище и казнь, а он-то – просто в бой, в очередной бессчётный раз.
Но битва началась раньше ожидаемого и совершенно не так, как он предполагл.
Зов ударил по нервам сразу обоим, но в отличие от японки, просто проявляющей беспокойство от возникшего внезапно внутреннего дискомфорта, МакЛауд знал, что это, и с чем им сейчас придётся столкнуться. Лениво обтекающий его мир остановился, застыл, благодушная внутренняя вальяжность рассеялась вмиг ностальгической серебристой пылью, спокойствие преобразовалось в идеальную собранность. Карие глаза из просто внимательных стали пристальными, Мак, не пропуская ни дюйма, широко оглядел по прежнему беззаботно гомонящее скопление народа. Конечно, горцу, как Терминатору, прямиком на сетчатку глаза не выводились типы, ТТХ целей и расстояния до них, но чем-то такое визуальное процеживание толпы напоминало классический принцип из фильма о супер-роботе. Дункан ни малейшего представления не имел, кого именно найдёт, но точно знал, что сперва наткнётся на такой же сканирующий, якобы рассеянный и предельно зоркий взгляд. Между тем, тело уже действовало само – он в несколько шагов догнал подопечную, ещё шагнул вперёд и в сторону, заслоняя собой девушку, пальцы и ладонь легли на цуку, сжав прохладную резную кость в знакомых на ощупь изивах драконьего туловища. И вот он, момент истины – зрительные прицелы двух бессмертных схлестнулись, совместились, чтобы принести… 
Удивление номер раз: женщина.
Удивление номер два: женщина в европейском платье.
Удивление номер три: она без оружия, во всяком случае прямо сейчас.
Но это всё были удивления, так сказать, фоновые, и скорее со знаком плюс. Удивление же номер четыре оказалось таким сильным, что перешло уже в разряд потрясений: женщина в европейском платье и без оружия почти неотличима от Ватарэ. Та, кстати, не заметив даже выставленную чуть в сторону в жесте предостережения руку шотландца, обогнула её играючи, как речная струя обтекает торчащий на стремнине камень, и, мелко семеня, полетела к красавице в одежде от-кутюр, будто нарядная бабочка к душистой белой лилии.
Они похожи. Они знакомы. Близко знакомы, – как о оцепенении, он с улыбкой кивнул старшей красавице, подтверждая, что да, он и есть МакЛауд.
Приёмная мать Ватарэ бессмертная, – на лице выпрямившегося после очередного поклона Мака не читалось ничего, кроме благожелательной почтительности.
Проклятье. – Дункан ободряюще кивнул Ватарэ, недовольной тем, что её услали к отцу, вновь подмечая, насколько велико сходство даже в мимике обеих женщин – совсем юной и немного постарше. – Приёмные дочери не могут быть настолько похожи на своих неродных матерей.
И это, конечно, не мнение невежественного европейца, для которого все японки на одно лицо. Поднося к губам женскую ручку – благо её наряд позволял европейское же выражение любезности – горец чувствовал, что айсберг его духа осел и вот-вот перевернётся верх тормашками всесте со всеми усвоенными за четыреста лет представлениями о мире.
– Клянусь Вам честью, мадам, не я впервые убил Вашу дочь, хотя именно я первым увидел, как она оживает. Вы же сами понимаете, что пока её голова не слишком ценный приз, и не стоит той опасности, которая нам обоим здесь грозит. – Дункан, даже не отдавая себе отчёта, подставил женщине руку, чтобы она опиралась на него – сработали многовековые навыки кавалера. Наверное, признание «я слышала о Вас» должно было ему польстить, даже с окончанием «не только хорошее», что делало комплимент сомнительным, но горца явно больше интересовало другое, не выдержав, он спросил прямо: – Она действительно родная Вам по крови?
В конце концов, они с Коннором тоже были родичами, не будучи схожими, конечно, до такой степени, но... Клан тот же, ветвь другая.

Отредактировано Дункан МакЛауд (2014-09-30 21:35:48)

Нельзя же помешать на себя смотреть, верно? Вот Дункан и не мешал… тем более, ему несколько не до того было, чтобы обращать внимание на… внимание же к себе, слишком пристальное, придирчивое, поскольку он сам туповато пялился на то, как старшая из женщин (вот уж точно – самая старшая из ныне живущих, наверняка) семьи Фудзита срывает цветок и рассеянно вертит его в пальцах, отвечая на его вопрос, по-любому из этикетов вышедший за рамки вежливого, и слушая красавицу Аири, упорно чувствовал себя сказочным деревянным мальчишкой, перед длинным и любопытным носом которого вдруг лопнул сверху донизу холст его представления о сущем, с более-менее уютной картиной мира, пускай очаг и огонь на ней и были нарисованными… или даже грубо намалёванными.
Но зато понятными!..
А теперь что?.. Миропонимание горца расползалось по швам, как тот самый подгнивший холст, являя, конечно, пытливому, пусть и ошарашенному донельзя взгляду волшебную дверцу, но чёрт её знает, куда она ведёт, дверца эта!
Мать бессмертной – бессмертная. Господи, но ведь это же так логично! – МакЛауд только что не застонал мысленно, невольно сжимая цуку своей катаны. – Теперь, когда она сказала то, что сказала, вообще удивительно, как это ускользало от понимания. «Мы несём только от смертных, и то по великой случайности»  –  вот она, великая женская тайна… о которой ни одна из них, наших матерей, даже не заикнулась. Наших матерей... – ресницы шотландца приопустились на миг, когда он повторил это мысленно. – Значит, и моя мать бессмертна, значит, и она может где-то жить до сей поры...
Не, нет, нельзя думать об этом… нельзя, не сейчас, – приказал себе МакЛауд. – Не кричать же, как тогда, вдогонку скачущему галопом прочь отцу – «Кто же я?», «Кто я?!». 
Старая боль и надежда, которая вроде бы умерла сотни лет назад, снова рванула сердце; казалось, лопнув, оно раскроется, как четырёхлепестковая лилия с кроваво-бордовыми лепестками, и старательно «державший лицо» Дункан не подумал даже, а ощутил, что умирать, пожалуй, иной раз было не настолько мучительно, как рождаться сейчас в какую-то другую жизнь, где уже нет неизбежного кровного одиночества каждого из долгоживущих.
Но окончательно добила его спокойствие и уверенность, с которыми он вступил в этот двор, полный нарядных людей, непринуждённая фраза «Ватарэ – мой второй ребёнок». Миф о жестокой плате за слишком долгий жизненный путь – о неизбежном бесплодии бессмертных – рухнул, рассыпаясь в пыль, однако и невозмутимый айсберг его духа с утробным уханьем совершил поворот оверкиль. Карие глаза совсем потемнели и отвердели скулы, правда, этим исчерпывались признаки того, что Мак был взволнован.
– Да, Вы удивили меня, мадам, – признался он негромко. – Но я обещаю, что об ...особенностях Вашей дочери, от меня никто не узнает.
Послушно обводя взглядом платье и туфли Аири, на которые та показала, Дункан поднял глаза и на подходящего к ним мужчину, ведущего под руку Фудзита-дочку, сообразив, что, по всей видимости, он и есть «облезлый тигр Харада», как его любезно охарактеризовала милая жёнушка, и кланяясь ему ниже, чем прочим гостям.
Что ж, говорим по-японски, – попытался всё-таки как-то собраться ошеломлённый открытиями шотландец, находя, однако, что тигр не такой уж облезлый. И, безусловно, тигр, пусть не такой пугающий, как глава клана. Трудоголичка-природа, может, на Харада-сане и попыталась отдохнуть, но получилось у неё не особо. Во всяком случае, умения себя контроливать отцу… всё-таки отцу Ватарэ, отсыпано было побольше, чем деду.
– Посетить Ваш дом – большая честь и для меня, – ответил МакЛауд любезностью на любезность, улыбаясь скромно, как полагается антиквару из далёкого северного города. – Благодарю за эту возможность и признание моих стараний, мечи – действительно моя страсть, я много времени посвятил их изучению.
Опять эта, ставшая уже почти привычной, игра в изысканно-вежливые фразы, которые в действительности означали не совсем то, что слышали те, для кого они произносились. Непроницаемый взгляд вниз и в сторону, на девушку, так доверчиво снова опершуюся на его руку – поняла ли она недосказанное: «и владению ими»? – поклон её красавице-матушке, умело играющей в гостеприимную хозяйку, и можно наконец двинуться дальше, сквозь вереницу гостей.
– Да что Вы, мисс, – улыбнулся горец Ате. – Мы прекрасно поговорили с Вашей мамой. Вообще, мне кажется, знакомство с родителями прошло менее авантюрно, чем в одноименном кино.
Больше он не сказал ничего, пока они с Ватарэ рука об руку шли по саду, хотя, наверное, стоило бы тоже лепетать что-то светски-необязательное, но Дункан не мог преодолеть лёгкого оцепенения, переваривая новые знания. Процедура разувания перед верандой – как знак того, что можно чуть расслабиться, на шажок отойти от строгого официоза, недаром же тут хихикали и пихались незаметно детишки, собранные на кукольный спектакль. Да и соскочивший с помоста уже знакомец серьёзному настрою не способствовал, пусть и был облачён в соответствии с дресс-кодом сегодняшнего дня – и надо сказать, национальный наряд шёл вьюноше не меньше, чем футуристический. Теперь даже верилось, что он японец, хоть и Тимур.
И не один я тут с оружием, бросив быстрый взгляд на обманчиво скромный танто, с облегчением выдохнул Мак.
– Как видите, я цел, а значит, растерзать меня на мелкие клочки не поспешили, – сдержанно улыбнувшись, подтвердил он замечание младшего родича об относительной успешности первой встречи с четой Фудзита. – И я-то как раз думаю, мы правильно сделали, совместив все потрясения в одно – зато потом всё в отношениях пойдёт по накатанной.
Если, конечно, мы до этого доживём, – мысленно дополнил высказывание горец. – Все вместе и каждый в отдельности.
Он мягко улыбнулся мальчику лет четырёх, который, озорничая, показал чужеземцу маленький розовый язычок, а потом состроил ещё пару, по его мнению, страшных рожиц.

Отредактировано Дункан МакЛауд (2014-10-05 18:05:07)

– Подавятся, – почти равнодушно пожав плечами, ответил Мак. – На меня никакого васаби не хватит, я вас уверяю.
Вот уж чего-чего, а страха он не испытывал – чего было бояться-то? Что убьют? Ну да, для него это таааак страшно, аж целых пять минут потерять, повалявшись мёртвым. Единственный, единственная, точнее, кто мог действительно лишить его жизни, по-настоящему, забрав голову и силу, вроде бы со всей определённостью была на его стороне… другое дело, что необходимо учитывать женское коварство (О, женщины, вам имя вероломство! – ещё когда мистер Шекспир сказал) и, опять-таки, национальные традиции. Шут его знает, что за система сдержек и противовесов действует в их непростой клановой механике. Однако вряд ли, вряд ли Аири-сан лишит свою дочь – особенно драгоценную – единственного верного защитника.           
Нет, маленький баловник, строивший рожицы – теперь оттопыривая пальчиками и без того торчащие в стороны ушки, просвечивающее красными фонариками против света – МакЛауду вовсе не мешал, зря Тимур вздумал защищать шотландца от малыша, глядя на того ого как сурово. Вообще, забавно – оберегать четырёхсотлетнего вояку от пятилетнего шалуна. Но… насмехаться и оговаривать кузена Ватарэ Дункан тоже не стал – совершенно избалованных вседозволенностью в раннем детстве детишек в Японии примерно в этом возрасте начинают приучать к дисциплине мало-помалу. И чем старше дитя, тем жёстче дисциплина. Оспаривать национальные педагогические методы горец тоже не намеревался – в конце концов, кто он такой, чтобы ломать много… многовековые порядки, которые, к тому же, себя оправдывают, доказав эффективность? – но мальчишке-таки подмигнув, улыбнулся. Чтобы следующие улыбки раздаривать уже другим; сперва издалека – прекрасной женщине, гейше, конечно, как он понял и без объяснений, вокруг которой беспрестанно толпился народ, потом шутливо препиравшимся Тимуру и Ватарэ, не стеняшихся в относительной сторонке пошло шутить и даже отвешивать подзатыльники. Он даже засмеялся тихо обалделому виду парня, понявшего внезапно так, что в его, казалось бы, удачной и неожиданной шутке – всего лишь доля шутки, но смешок горца умер быстро.
На самом деле МакЛауд томился. Он чувствовал растерянность и не физическое утомление, ощущая, что он чужой на этом празднике жизни. И конечно, дело было вовсе не в чуждости всех вокруг, не в слишком глубоком погружении в не родную культуру, (которую он неплохо знал и любил, а значит, должен был бы наслаждаться таким случаем), не в многолюдстве и суете – да чего, балов, что ли, Дункан за свою четырёхсотлетнюю карьеру фата, повесы и светского льва видел мало? – это даже не смешно. Конечно, причина не в этом… не в этом. Просто… новость, которую вывалила ему на голову красавица-матушка Ватарэ, оказала ошеломляющее действие, выбила из колеи, требуя её переварить – и уж точно не посреди коловращения богатых, спесивых, разряженных недоброжелателей…
Кстати, о последних: в сопровождении свиты и ругательства, злобно так выплюнутого Такатори-саном, в залу вплыл некто… и сразу стало ясно, что это акула среди ярко-пестрых рыбёшек местного кораллового рифа. И акулу эту будто принесло холодным течением… арктическим прямо-таки, настолько у всех застыли лица. А сильнее всего у младшей Фудзита.
Но… вот храбрая девочка, – в очередной раз восхитился Мак, не содивший с неё взгляд, – не юркнула куда-то спешно, пока не заметили, а двинулась навстречу… неприятности.
– Князь, говоришь?.. Ну, что ж, поглядим, что за князь… – сузил глаза горец, плавно тронувшийся с места почти сразу после слов бравого байкера, и, лавируя между гостями, ибо очень не понравилась шотландцу неслышимая беседа этого Сакураги и подзащитной, а точнее – дуэль их ледяных взоров.
Что ж… раз уж умница-Тимур ненавязчиво так закрыл собой сестрицу, Дункану можно заступить её место – и только безропотной, пусть и полной терпеливого достоинства мишенью он становиться совершенно не собирался. Что не помешало ему безмолвно поклониться с должной почтительностью… зато выпрямившись, он смотрел спокойно и бесстрашно. Очередной местечковый князёк, которого он переживёт и забудет – эка невидаль. 
– Из Стокгольма, Такатори-сан, – мягко поправил он парня. – Из Парижа я переехал довольно давно.

Отредактировано Дункан МакЛауд (2014-10-26 22:02:31)

Его Cиятельство князь Сакураги изволили сверкать очами, кланяться вежливо, но выражая тем презрение неприкрытое, а также плеваться ядом и сарказмом в речах, по форме любезных. Будь Мак помоложе лет на четыреста, это бы произвело на него впечатление, а так… не только по одежде самурай-европеец сохранил морду сущим кирпичом, не делая лишних движений, (хотя очень хотелось пожать плечами равнодушно), отвесил ответный на ответный поклон гневному князюшке, и произнёс без какого-либо выражения вообще:
– Благодарю за лестный отзыв. Вы правы, дочь клана Фудзита достойна лучшего. – А вот в конце фразы интонация вдруг прорезалась явственно, причём именно со смыслом «лучшего, чем Вы, князь», но… дерзкого взгляда (и взгляда вообще) Дункан не поднимал, придраться было совершенно не к чему. Он не поднимал ресниц, увлечённо разглядывая пуговицы на рубашке аристократа и на следующей своей реплике: – Разумеется, я польщён и был бы счастлив увидеть Ваше собрание раритетов, но долг велит мне быть подле Ватарэ-сан, причём неотлучно, а ей, как я понял, не хватает времени на осмотр Ваших достои… достояний, несомненно, заслуживающих внимания. Прошу простить.
Снова точно отмеренный поклон и, чуть посторонившись, шотландец позволил обтечь себя и девушку у себя за плечом маленькой процессии из сиятельной особы и Тимура. Нет, слово «Катись» горец произнёс только мысленно, и даже злоба в нём вспыхнула, лишь когда князь вздумал распускать руки. Но тут уж телохранитель если что и смог сделать, то только скользящий шаг, сокращая дистанцйию между собой и объектом защиты, и, к сожалению, действие это, по сути, было бесполезным – Мак опоздал… и при взгляде на окаменевшую девушку у него возникло ощущение, что опоздал он не сегодня, опоздал на несколько лет. Он понимал, что нет в том его вины, но понимание это не мешало ему сожалеть. Сопровождая её по коридору, поддерживая под руку, он молчал, еле заметно хмурясь – от девушки так и веяло холодом, как от могильного обелиска. Когда же она буквально шарахнулась от него, вцепившись в плотные занавеси, тёмные глаза шотландца озарил блик недоумения, но его быстро развеял шёпот девичий, стеснивший сердце. Губы Мака дрогнули, но он снова промолчал – банальные утешения тут явно не годились, а небанальных он сразу не придумал, подавил вздох только. Сколько раз Митос твердил ему, что не фиг напяливать паладинский плащ и защищать всех, кто встретится на жизненном пути, просят его, паладина, об этом, или нет? Да ровно столько же раз, склолько они вообще встречались со Старейшим. Но ведь этот случай не в счет?.. Его же попросили? Ну конечно… его даже наняли защищать и оберегать.
– Ничего, всё в порядке. Вам действительно нужно спустить пар. Не волнуйтесь, никто ничего не увидит.  
Дункан бережно перехватил хрупкие, фарфоровые женские пальцы, так яростно растирающие место, к которому мимолётно прикоснулся ненавистный Сакураги, аккуратно отвёл руку Ватарэ, кладя ладони ей на плечи и заслоняя не только комнату от любопытных глаз гостей, но и девушку от будущих обид.
Да, раньше его не было, и некому было вступиться и прикрыть. Но теперь-то он есть.

Дункану почему-то показалось, что укрывать её, маленькую и хрупкую, от всех бед, вот так, собственной спиной, закутывать в объятия – и есть его жизненное предназначение, наконец-то обретённое. Ощущение было приятным, и пусть тающим, как этот поцелуй на пальцах, мимолётный, но оставляющий след, и не только на коже, не только помады, но важным. Мак понимал, что это прикосновение губ – именно знак благодарности, ничего больше, не принимал этого ни за какое обещание чего-то иного, большего. Именно такое понимание жеста Ватарэ тут же и утвердила правильным своими словами: отплачу, мол, в долгу не останусь.
Экскурсия... ну конечно, – отчего-то всё-таки стало досадно, МакЛауд осторожно разжал пальцы на её плечах, и отшагнул назад. Его всего лишь попросили помочь, а он просто не отказался. Никто никому ничего большего не обещал.
Подбородок горца приподнялся, занимая строго определённую точку, чтобы ни у кого даже тени сомнений в горделивости гэйджина не осталось и в собственном его выборе места и служения.
Так тому и быть. – Шотландец кивнул медленно маленькой японской аристократке, подал руку для опоры. Не по правилам охраны, против здешнего этикета, но так надо. – Однако это снова ничего не означает, – напомнил он себе, на самом деле, это всего лишь демонстрация их независимости показной общности, и только.
На террасу ветер заносил белые лепестки, казалось, будто они вдвоём идут под редким не тающим снегом, у Мака вдруг возникло ощущение некой сюрреалистичности происходящего, некоего зависания картинки, грозящего и вовсе перерасти в стоп-кадр, всё вокруг как-то странно замедлялось... чтобы сорваться в один миг громко топочущим галопом парня в чёрном кимоно, срезаться короткой автоматной очередью и упасть, покатившись по янтарю пола, вновь замирая.
Началось. 
И кончилось.
Мирные семейные посиделки со смотринами, значит? Интересно, а кроме детей и некоторых девиц на выданье, в это кто-то верил? – Мак отцепил Ватарэ от своего плеча и тем же движением, что и Тимур несколько минут назад, быстро задвигая её себе за спину.
Четверо в проходе, трое прихвостней князя и этот крыс Нобу. Крысы опасны, но не настолько, главное, не пускать его в тыл. Другое дело, если у него не оружие самурая, а что-то посовременнее, тогда его план, столь любезно озвученный, может и удасться… временно и ненадолго, но выцарапывать потом меч из чужих загребущих рук… проще его не отдавать. – Смугловатые пальцы сжали резную рукоятку, извивы дракона привычно легли в ладонь. Дункан пожалел, что они так торопились в сад, который, судя по звукам, превращался в ад, задержались бы в переходе – можно было бы укрыть девушку в том же алькове…
– Тише, – плавно и беззвучно потянув катану из ножен, ровно сказал МакЛауд своей подопечной на чистом, по-старинному правильном японском, и улыбнулся лучезарно и зло. – Нобу-сан, видите ли, в детском саду не наигрался в «А ну-ка отними», вот и решил наверстать это сейчас с другими милыми малышами-дружками.

Отредактировано Дункан МакЛауд (2014-11-22 21:34:01)