Времена изменились – уже никто не наливал чернил, даже в феврале, плакать элегично  тоже стало немодно, а обнять в этот тусклый бессолнечный февральский день МакЛауду оказалось некого. Зато вот отлупить… макивара-то в спальне не за этим ли стоит? У горца даже запястья заныли, он понял это, когда поворачивал ручку смесителя в дýше. Ничего… всё же как на собаке заживает, нет… гораздо, гораздо быстрее. Заныривая в свободную белую рубаху, он довольно ухмыльнулся: – Неприятных ощущений как не бывало, всё же бессмертие имеет свои преимущества, и немалые, – влезая в полосатые штаны (все прочие, как оказалось, пришлось отправить в стирку) шотландец как раз раздумывал об этом, но… едва штырёк пряжки попал аккуратно в ремённую дырочку, (веками одну и ту же по счёту), Дункан резко поднял голову, чувствуя не только то, как с мокрых волос потекло за шиворот. – Правда, и побочных эффектов навалом, – широкие тёмные брови на мгновение сошлись, рисуя вертикальную складку на лбу: за этот конкретный, сотни раз спасавший жизнь, стоило, конечно, поблагодарить природу, но уж очень зудело в висках Зовом, отдающимся по всем, кажется, нервам.
Времени до стука в дверь хватило только на то, чтоб подхватить из-под дивана меч, а обуваться уже было некогда…  да и ладно, сражаться и босиком можно, а вот заставлять возможного соперника ждать на морозце – невежливо.
Тем более, если это дама. – Мак изумлённо хлопнул ресницами и обязательно-церемониальная фраза о принадлежности к клану замерла на его губах. Этой очаровательной девушке ему не было нужды представляться, она знала, кто он. Так что оставалось только посторониться, пошире открывая дверь, отступить, опуская меч, да сказать с положенными любезностями в виде лёгкого поклона и искренней улыбкой:
– И вам доброго вечера, Фудзита-сан. Входите, конечно, я рад приветствовать, поговорить мы тоже сможем, разумеется.
Закрывая за девушкой дверь, сложно было не заметить простреленную спинку плаща и крайне характерное тёмно-лаковое пятно, отдающее в пурпур. Она, что, так по городу шла? – ужаснулся шотландец, аккуратно кладя катану на диван. – Ну авантюристка… не удивлюсь, если минут через пять здесь будут реветь сразу две сирены – полиции и скорой.
А нечасто, огорчительно нечасто в комнатах его баржи раздавался этот пленительный звук – стук женских каблучков, – об этом ещё, пряча усмешку, подумывал Мак, бросая беглый взгляд на внушительных размеров сумку мисс Фудзита и всё-таки отодвигая для неё самой ещё один стул:   
– Присядьте, прошу, и я возьму у Вас плащ, располагайтесь, как дома. Вашему визиту я рад, чем бы он ни был вызван.
Правду, между прочим, сказал – нечаянной радостью оказалось увидеть «красавицу с лотосового пруда». Потому, давая ей время успокоиться, нарочито неспешно повесил безнадёжно, по всей видимости, испорченную верхнюю одежду на вешалку и, вернувшись к столу, пробежался по его поверхности кончиками пальцев, пытаясь сосредоточиться, прежде чем поднять голову, заглянуть в прелестное женское лицо и мягко сказать:
– Да, я был в Японии, – тоже мне, секрет Полишинеля! – И в моих планах, не ближайших, правда, значилась новая поездка туда. Но… я, в самом деле, не прочь послушать, почему они переходят в раздел срочных... помимо Вашего желания видеть меня гостем.   

Она и сидела женственно, Дункан откровенно уже любовался, чуть выйдя из-за стола, прислонившись бедром к торцу столешницы, а потом и слегка присев на неё боком, сложив руки на груди – так было удобнее слушать. И рассматривать девушку – тоже, скажем прямо, вот так, слегка исподлобья. Она нравилась ему, теперь можно было сказать со всей определённостью – нравилась с первого взгляда, тогда, на вернисаже, её изящный силуэт привлёк сперва у искусственного лотосового прудика, потом это нежное лицо женщины-ребёнка, вроде бы хрупкой, но не слабой.
Эти глаза, такие тёмные, наивные пока, как и положено глазам молоденькой женщины, эти пушистые ресницы и идеально ровные брови, эти пухлые губы... да их целовать только!.. их и будут целовать, всё такие же мягкие и свежие теперь и многие-многие годы, а может, десятилетия и столетия потом, – уже сейчас Мак знал, ещё не зная, что сделает для этого всё возможное. А если понадобиться – и невозможное тоже, потому что... такая нежная прелесть должна присутствовать в мире. Он видел, как это личико, застывшее восковой маской, оживало, когда японочка впервые воскресала на металлической лежанке в покойницкой, как под тонкой кожей, только что смертельно бледной, начинает циркулировать кровь, придавая ей оттенок... банальное сравнение, но нежно-розовых лепестков.
Она говорила, он слушал, понимая, что нет ни единого повода отказаться, и дело даже не только в долге мужчины и джентльмена: поехать ему просто-напросто хотелось. Засиделся он на одном месте, пусть даже хорошем, хотя сам же говорил Ричи когда-то, что его девиз – «Что-то вроде «я здесь проездом», и вот, дожил, того гляди, ракушками и водорослями буро-зелёными порастет, как лежащий на дне якорь. А раз оный, как говаривал Митос, на месте, то и баржа сама никуда не денется.
– Пусть утопает мэйхуа в цветах.
И ей с тобою спорить нелегко… – вполголоса процитировал Мак Ли Циньжао, китайскую поэтэссу династии Сун. – Но всё-таки цветение сливы – это большой соблазн… слишком большой для того, чтобы ему не поддаться. – Шотландец слегка переступил и с лукавой улыбкой повёл широкими плечами, будто хотел устроиться удобнее на своем насесте. 
Всё-таки каждый бессмертный в душе бродяга, или, говоря вежливее, странник, и даже если охота к перемене мест не является врождённым свойством, слишком долгая жизнь впечатывает её в суть личности – либо пониманием того, что стоит соблюдать банальную осторожность и не вызывать недоумения стареющих соседей, либо выжигающим всё живое в сердце опытом непоправимых личных потерь, когда на местах прежнего счастья оставаться попросту невыносимо. К счастью, сейчас Дункану не подходили обе причины, просто трубно и чисто, как еле видимый лебедь в небесной вышине, запела в нём охота попутешествовать и сменить обстановку – шведская весна уж очень неторопливо подступала к плавучему жилищу горца, в отличие от матримониальных поползновений фру Ульссон.
– Семья и клан – это святое, – понимающе кивнул МакЛауд.
Даже если вдруг оказывается, что ты принадлежишь к ним чисто формально. – Но вслух, конечно, он этого не произнёс: привязанности к родне и родине – это всё-таки нечто гораздо более крепкое, нежели просто кровные узы. В конце концов, неизвестно, есть ли в его фактических предках хоть один шотландец, но клану своему он, чем мог, помогал по сю пору, а Хайленд любил всей душой.
– Я поеду с Вами, мисс. – Дункан еле заметно оттолкнулся от стола и встал прямо. – Попробуем вывести на чистую воду вашего злоумышленника и головы свои сберечь. О вещах моих и сборах не беспокойтесь – я привык странствовать налегке. Мне, собственно, только меч взять, да плащ… А вот вам… – он снова окинул девушку быстрым взглядом от миниатюрных ботиночек до чернолаковой макушки, – …надо бы одежду подобрать. На переодеться после ванны я что-то найду, допустим, а вот потом… – задумчиво хмыкнув, Мак закрыл за девушкой дверь ванной комнаты – чтоб не дуло, и подошел к встроенному гардеробу в спальне, открыл дверцы и озадаченно присвистнул, глядя в его, в общем-то, не пустое нутро.

Вопрос – а что он ожидал найти в шкафу холостяка такого, что подошло бы в качестве одежды для маленькой японки? Вот и перебирающий носильные вещи на вешалках и полках Дункан тоже мог бы ответить на него смущённым хмыканьем, и неопределенным бурчанием «А вдруг...» и «Скажу, когда найду», но попросту не успел, да и не понадобилось – девушка в ванной не задержалась, но вышла уже в другой одежке – ай да волшебный саквояж! Мак всегда подозревал, что женские сумочки втихаря оборудуются выходом в четвертое измерение, ибо самые маленькие из них способны вмещать чёртову прорву вещей и вещиц, а этот внушительный сак ещё и в пятое, поди, измерение открывался, судя по содержимому. Может, она и меч там прячет? А что, МакЛауд бы не удивился, ведь он давно понял, что в каждой даме – миллион тайн и ещё парочка. Так что он аккуратно притворил дверцы гардероба, не забыв прихватить упомянутый уже тёмный плащ, и улыбнулся девушке:
- О, мисс, Вы переоделись сами? Да Вы просто фея, как я посмотрю. Но, к слову, о моих тесных футболках: миниатюрная женщина в мужской рубашке – это всегда чертовски модно... и сексуально.
Нет-нет, взгляд у шотландского хитрюги был при этом простодушным донельзя, а Вы что подумали? Привычно обматывая уже вложенную в ножны катану в чистую простыню, обвязывая этот бережный свёрток верёвкой, вновь шарясь по шкафам и тумбочкам со стуком ящиков и ящичков в поисках документа первой необходимости, который уже потёрся на сгибах и явно нуждался в обновлении, Дункан снова бурчал – уютно и успокаивающе:
– Да до шести вечера времени – практически вечность, мисс… а нищему, как говорят русские, собраться – только подпоясаться. Что до переохлаждения, то оно нам ничем, кроме лёгкого насморка, не грозит.
Это, кстати, было правдой – как и напророчил, нечаянно и полушутя, один из фантастов, насморк оказался самым неизлечимым человеческим заболеванием, даже бессмертных сей недуг иногда подкашивал, вот Митос, например, частенько чихал и ругал свою нелюбовь к зонтам. Мак улыбнулся, вспоминая это, потом накинул плащ.
Дальше он замолчал, приторачивая за спину свёрток с мечом, запирая дверь во внутренние помещения баржи, зачаливая её, умело привязав толстенный канат к швартовочной тумбе, и заговорил коротко и любезно уже не с японкой, а с соседкой – гламурной и грудастой блондинкой лет тридцати с лишним, владелицей баржи рядом, надстройки которой был окрашены в свёколь... о, конечно же, в ультрамодный цвет фуксии: так, мол, и так, до свиданья, дорогая, ненадолго уезжаю, внезапно выпала командировка, проследите за бесхозным жильём, вот ключики, надеюсь на Вас, любезная фрау Ульссон.
Усевшись в такси, выправляя хвостик из-под воротника плаща, он ответил на признание девушки, поглядывая в окно, ещё с улыбкой, но удивительно веско:
– Да, я понимаю. Но, мисс... давайте договоримся: Вы не будете терзаться по поводу того, что я еду с Вами, что бы со мной ни случилось, потому что решения я принимаю сам, и сам же отвечаю за их последствия, целиком и полностью.
И снова умолк, чтобы промолчать всю дорогу до аэропорта, всю посадку и весь взлёт. Могло показаться, будто шотландец вообще задремал, свободно устроившись в кресле, глядя в иллюминатор и пощипывая нижнюю губу, но, когда он обернулся на голос Ватарэ, оказалось, что взгляд у него совсем не сонный, а озорной, будто ему не четыреста двадцать, а и тридцати-то нет:
– Правда, удачная идея с перевозкой экспоната? Иногда удобно быть специалистом по антиквариату.

Отредактировано Дункан МакЛауд (2014-02-09 03:26:08)

– Этот абсолютно правдивый трюк с экспонатом придумал мой родич, – тихо, вполголоса, чтоб не услышали ещё суетившиеся и ёрзавшие в креслах после усаживания на свои места соседи, уголки губ приподнялись в беглой, лукавой и мягкой усмешке, глаза блеснули смехом. – Он тоже был… антикваром.
Снова ни слова лжи, но… Лёгкая заминка, кардинально меняющая интонацию, а значит, и смысл, совершенно неясно для случайно услышавших и более чем прозрачно для той, к кому обращена последняя фраза, сказавшая – «не только антикваром». Мгновенный соблазн добавить ещё одну порцию выносящей мозг правды: «Его катана – вот настоящий артефакт эпохи Камакура работы Масамунэ… и самого Коннора», но Дункан вовремя прикусил язык – не из каких-либо опасений, о нет, скорее, предвкушая, как он расскажет милой собеседнице эту сказочную и донельзя реальную историю чуть погодя. Времени у них немало, она сама сказала, – на губах шотландца мелькнула ещё одна не спрятанная усмешка, – во время полёта, конечно, во время полёта, более никаких значений у слов «у нас впереди много времени»… как бы. Обоюдоострую истину о том, что у всех без исключения бессмертных с равной вероятностью впереди вечность или всего несколько минут, тоже не стоило произносить вслух.
Пока. Всуе.
Пока девушка не осознает её сама.
Пока лучше было замолчать и послушать, понимая в полной мере, но ни в коем случае не перебивая, лишь внимательно глядя на осторожно подбирающую слова японочку, и не мешая ей или помогая короткими, ко времени и месту вставленными репликами, вполне нейтральными.
– Думаю, всякому в наше время в какой-то мере знакомо понятие «якудза», – откликнулся Дункан почти без выражения, вроде как рассеянно улыбнувшись, – и даже, в некоторой степени, что за ним стоит. В разной, конечно, степени.
А что он такого сказал?.. Ровно то, что хотел сказать, уверенный, что Фудзита-сан не только поймёт его правильно, но и несколько успокоится насчёт того, что надо рассказывать непосвящённому в тонкости менталитета и японских исторических реалий европейцу банальности азов.

О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,
Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный господень суд.

Да так ли?.. – МакЛауд действительно в полной мере понимал, насколько тяжело пришлось в своё время самурайскому клану, и осудить его за выбор кривого пути не пришло в темноволосую голову – вопреки мнению некоторых, не желавших видеть того, что не вписывалось в выбранный для него личностный стереотип, «паладин» не был лишен здравомыслия, а практичность вообще была заложена в нём отроду, как черта народа, к которому ему повезло принадлежать. Кто выдумал ерунду, будто паладины – все как один догматики, узколобые и непрощающие? Стремление к личной безупречности и жизни по совести, если человек честен и добр, вовсе не исключает снисходительности и понимания, особенно когда вопрос стоит о выживании целого рода.
Однажды посетив горную деревушку, Мак долго не мог оправиться от потрясения – уж на что его земляки не были никогда богаты, но... они могли считаться поистине князьями земными по сравнению с тем, как жили крестьяне лепившегося к горе селения, одного из тысяч и тысяч – Мак вовек уже не мог забыть не то что бедности, но крайней степени нищеты, вечного голода, борьбы за каждое рисовое зернышко, за каждую редьку, каждый гриб, да что там! – каждую съедобную личинку на изломе древесной ветки.
Вспоминая об этом с содроганием, он не просто понимал, он с тех пор и до нынешнего дня восхищался – никто лучше японцев не умел приспосабливаться к жизненным обстоятельствам и стойко их переносить, с железным, нет, стальным упорством раз за разом восстанавливая то, что рушила и природа, отнюдь не милостивая к жителям этой каменистой земли, и люди, не знавшие жалости ни к друг другу, ни к себе.
Да, кодекс бусидо стал одной из основ национального характера, выковывая в нём мужество, верность долгу и умение принимать самое страшное, не закрывая глаз, но (горец не сомневался в этом) другой половиной неповторимого комплекса черт являлись терпение и невероятная приспособляемость простых деревенских жителей. Да, потом всё зашло шире да дале, потому что коли коготок увяз – всей птичке пропасть, и Глициниевый союз (ох уж эти неисправимо поэтичные мафиози – плоть от плоти, кровь от крови тех самых забияк и поэтов с мечами) – это уже организация, созданная из боязни потерять деньги и власть, но изначальный выбор семьи Фудзита наверняка был вынужденным. 
Пока не следовало и о том говорить, (а особенно ему – МакЛауду) что семья и клан, вырастившие эту маленькую отважную женщину, сделали, что дóлжно, и отныне отойдут на второй план, ибо отныне начинается совсем другая жизнь, потому что…
 
Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род,
Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает.

Всё так, всё так… и всё же… чего ж сам-то летел на родину, как только во владениях клана заваривалось что-то опасное?.. Вот то-то…
– Гордость не отменяет самосохранения и стремления избежать неприятностей, – отозвался снова, почти рассеянно, и добавил после секундного размышления: – не всегда отменяет.
Ну да, иногда и сбежать не грех, он знал, хоть и был гордецом, как говорят, дальше некуда. А она – не бежала, она летела навстречу, считай, к чёрту в зубы. Или к дракону?..
– Я попробую применить на практике все свои познания в японском этикете, – пообещал Дункан серьёзно, – буду тише воды, ниже травы и почтительнее старшего сына. Убить меня надолго всё равно не получится, однако я буду настороже, так что, может, не получится и совсем. – Он с почти нескрываемой нежностью взглянул на сонную девушку в клетчатом коконе пледа, отмечая, что тот, по странному совпадению, почти в цветах его кланового тартана. – И Вам… нам действительно лучше сейчас отдохнуть.
Он вправду заснул через пару минут после того, как её сморило – выучка строго солдата, позволяющего про запас урывать сна, как только к тому представится хоть малейшая возможность. Этот самый украденный у раззявы-жизни сон был крепок, не содержал никаких запомнившихся видений, (кроме разве что однообразной, тающей под дальнюю мелодию волынки белой ваты облаков), и прервался – опять же благодаря многовековой привычке бывалого вояки – с первым шевелением молоденькой соседки. Сквозь ресницы, виду не подавая, что пробудился, Мак наблюдал за тем, как на раскутывается и встаёт. Дал ей дойти до туалета, зайти туда, и плавно поднялся сам, чтобы встать у двери, будто бы дожидаясь своей очереди.
– Всё в порядке, мисс? – почти нейтральным тоном спросил, едва японочка появилась из-за хлипковатой дверцы. Его улыбка была всего лишь вежливой, но взгляд… внимательнее, чем необходимо постороннему.

Отредактировано Дункан МакЛауд (2014-02-18 01:54:17)

– Да, такое случается, многие нервничают в полёте.
Дункан очень постарался, чтобы ответ прозвучал должным образом – невозмутимо и дружелюбно-нейтрально, и преуспел – талант не то что не пропьёшь, даже изжить не получится, актёрский тоже, пусть и не используемый сотни две годков по прямому назначению, на сцене. Однако, когда изящные ладони Ватарэ на несколько мгновений нечаянно прижались к его груди, горец затаил дыхание. Это было так правильно, мило и тепло, что вслед за чудесными, хоть и мимолётными ощущениями в МакЛауде ещё и желания вспыхнули непозволительные. И вовсе не о сексуальных фантазиях речь – нынешние свободные нравы как раз позволяли почти всё; Мак, кстати, пользовался этим без особого зазрения совести, ведь, в конце концов, и в более консервативные времена любовные интрижки и романы были делом обычным, придающим жизни пикантность. Непозволительными для себя Мак с некоторых пор определял... некие слишком сладкие мечты. О семейном гнезде, о спокойной жизни вдвоём. Хватит. Когда сказка о счастливом доме  неизбежно рушится, слишком больно восставать обугленным из этих прекрасных ещё вчера руин.
Однако в жар МакЛауда всё-таки бросило, пришлось хорошенько поплескать себе в лицо холодной водичкой из-под крана в уборной, стараясь не встречаться взглядом со своим отражением. Потом, вернувшись в салон, глаза пришлось прятать по другой причине: они блестели смехом, но показывать это японке, которая так старалась предупреждениями и инструкциями самортизировать его встречу с загадочной восточной страной и её обитателями, было невежливо.
– Хорошо, мисс, – сказал он мягко и почти покорно, сделав глоток минералки. – Я уже понял, мне следует молчать, помалкивать и снова молчать. Может быть, вообще представите меня немым? – почти серьёзно, дескать, а что? – хорошая же идея! – Ах, да... забыл. Неполноценность до сих пор вызывает презрение. Что ж... тогда я просто буду застенчивым.
Он усмехнулся, но в действительности не над собственной шуткой – выражение «мои фактические родители» вызвало приступ горькой иронии. Дункан ногтем почесал бровь; вспомнилось не вовремя кое-что. И не самое радостное. 

Всё-таки придётся поговорить о том, что родители фактически-то как раз ими не являются, – про себя горец вздохнул: обязанность не из приятных, но без этого никак, необходимо для правильного мироощущения девушки, жизнь которой изменилась необратимо. Маку меньше всего хотелось это делать, он понимал, что вытащит её в ту самую одинокую жизнь, от коей так малодушно хотел укрыться в её же объятиях. Это вообще выглядело подловато, но... Он поговорит с ней об этом потом, после встречи с её родными. Не сейчас.
Вообще о странностях японской семьи, точнее её устройства, и времен прошлых, и теперешних-современных шотландец знал: он не был наивным европейцем, считавшим, что каждого японца (непременно загадочного и сурового самурая) терпеливо ждёт и радостно встречает дома прекрасная гейша в кимоно и с изящными заколками в изысканной причёске. Знал и про обыкновение японских мужей-трудоголиков «приезжать на тройке», обнимая парочку случайных подружек, и об обычае называть утратившую юную прелесть жёнушку «замороженным тунцом», а мешающегося в неурочный выходной муженька «негабаритным мусором».
Так что удивить его было сложно. И видом аэропорта – тоже. Вообще, сложно удивить чудным видом отдельных человеческих особей того, кто за четыреста с лишком лет каких только мод не пересмотрел и не переносил. На пожатие тонких пальчиков, неожиданно переплетённых с его собственными, Дункан ответил взглядом сверху вниз, исполненным ненаигранной нежностью. Насторожённость таможенника к чужакам… ну, тоже не удивила, скорей, вернула к полузабытым ощущениям давности почти трехвековой. А вот отсутствие лишней бюрократии с провозом меча прямо-таки порадовало откровенно.
Потом… то, что засняли видеокамеры на выходе из здания аэропорта, ей-богу, стоило бы реквизировать в качестве наглядного пособия «как снимать эпизод боевика»: в зале был один человек – обычный, средний европеец, а вышел на перрон экспресса, прямо на ходу меняя походку и пластику, кто-то другой – опасный, бесшумно и скользяще-плавно ступающий, собранный... очень собранный. Обычно (но не сейчас) такая пантомима проходила под кодовым обозначением «Бессмертный, услышавший Зов».
– Собственно, мне некуда торопиться, – кивнул МакЛауд уже из удобного кресла в вагоне, – число своих отпускных дней я регулирую сам.
Ехал молча. Смотрел в окно задумчиво или бездумно, просто отдыхал, набираясь спокойствия перед предстоящим. В отеле, ожидая Ватарэ, тоже времени зря не терял: устроился в кресле теперь уже в номере, вышел в интернет с сотового – чтобы в японской гостинице да не было вай-фая? – скачал урок японского для продвинутых, зашевелил губами, повторяя фразы – грамматику с произношением не мешало освежить. Поднялся, только когда вернулась девушка, в белом костюме ещё сильнее похожая на полураспустившийся бутон – невозможно смотреть без восхищения.
– Да, Фудзита-сан. – Вот и случай проверить языковые навыки. Равно как и вспомнить умение правильно кланяться. – Рубашка – это прекрасно, – пока можно не скрывать любопытный взгляд на пакет. – Но… я наберусь дерзости и попрошу Вас помочь мне выбрать к ней всю остальную одежду, если у нас есть на это время.

Отредактировано Дункан МакЛауд (2014-02-25 20:56:03)

– Разумеется, можно. Мне кажется, даже нужно, – мягко ответил Дункан ошарашенной девушке... – он, что, поразил её своими лингвистическими способностями? но ведь говорил же, что в Японии не впервые. – Женские глаз и рука в выборе наряда всегда вернее, разве нет? – и взгляд мягкий, чуть лукавый. – Конечно, мы поторопимся.
Медлить и тратить время впустую действительно не стоило, но можно ли счесть чем-то несущественным необходимость произвести нужное впечатление? Иногда это на самом деле определяет многое в дальнейшей судьбе, а то и вовсе жизненно важно. Так что Мак запер номер, и, догнав свою цокающую каблучками спутницу, пошёл рядом с ней, слегка насмешливо жалея, что не узнал о цвете и фасоне вроде как подаренной рубашки в изысканно нарядном пакете.
Топать за Ватарэ пришлось совсем недалеко, даже вывески неоновые не успели примелькаться, как изукрашенные изящно стеклянные двери на фотоэлементах открылись перед покупателями. МакЛауд вдруг вспомнил глубоко правдивую фразу Айзека Азимова о том, что продвинутая технология в проявлениях своих неотличима от магии. Ну ещё бы, лет эдак триста назад такие самораспахивающиеся хрустальные воротца вполне сошли бы за волшебство и заставили его отпрыгнуть, крестясь.
Как почти всякий мужчина, шмоточный шопинг Мак не любил, быстро приходил от этого процесса в состояние некоторого смятения, и потому, стоя возле защебетавшей японки… двух японок уже, внутренне усмехаясь и тем давя растерянность, вспоминал, как сам покупал вещички Нефертири, и заодно надеялся, что сейчас не переигрывает, и не выглядит так странно и дико, как она, пролежавшая две тыщи лет в саркофаге. Нет-нет, конечно, не выглядит, то есть выглядит находящимся в тихой панике не больше, чем любой современный мужчина, которого подружка вытащила прибарахлиться. Однако благодарность и облегчение от того, что Ватарэ для него свела практически на нет муки выбора, были самыми настоящими. Тем более, он сам не нашёл бы ничего более для себя подходящего – вкус у «дочери»… э-э, нет, к счастью, не фараона, а якудза, как выяснилось, отличался безупречностью. Костюм Дункану подходил идеально… впрочем, Кристин, например, уверяла, будто у него счастливая внешность – ему идёт, что угодно. Горец вспоминал об этом, переодеваясь в кабинке, между делом пытаясь мысленно подсчитать, сколько раз другие женщины называли его щёголем, денди и пижоном. Надо открыть страшный секрет – все эти эпитеты были абсолютно правдивы.
Какой шотландец не умеет носить вещи из прекрасной шерсти? Какой-то, возможно, и не умеет, но точно не тот, который повернулся к японке, пожелавшей перевязать узел его галстука. Маленький жест, означающий нежное присвоение и власть женщины, которой в этот момент небезразлична эта, выбранная ею особь мужского пола. Дункан еле заметно улыбнулся. В Европе он поймал бы нежную ручку и благодарно поцеловал ладонь, эту мимолетную власть признавая. Здесь же... пожалуй, лучше всего было просто стоять, не делая лишних движений, просто позволяя ей выплетать несложный узел.
– Вы ни в коем случае не оскорбили меня, я сам... был несколько несдержан, прошу прощения за неточный выбор слов. – Ещё одна мягкая и почти виноватая улыбка. – Вот Вам и доказательство того, что нет ничего дурного в том, чтобы иногда помолчать. – Мак ещё чуть-чуть понизил голос: – Я готов, не волнуйтесь, я помню, что… «Путь Самурая – это осознание неизвестности, ибо ты не знаешь того, что может случиться с тобой в любое мгновение. Необходимо днём и ночью обдумывать внезапность ситуации и непредвиденность обстоятельств».        
Он послушно присел на стул, чувствуя, что словами, даже правильными, даже правдивыми, её не успокоил, Щелчок заколки под её пальчиками – и его удивлённый взгляд лишь слегка снизу вверх. Дункан тряхнул головой. Ну а чего ж... такой гривой можно и погордиться, – но вообще он думал о том, понимает ли девушка с гребнем, что творит на самом деле, накрепко привязывая к себе сейчас… вот ведь Далила… и чувствует ли, что обнять её ему хочется почти нестерпимо. 
Он ответно улыбался ей из зеркала, когда ширма разъехалась в стороны, явив двух молодцов, одинаковых… нет, Маку их лица одинаковыми не показались, разве что одинаково недружелюбными.
Ай-ай, ребята. Взялись играть в телохранителей – морды надо попроще делать, меня этому ещё в восемнадцатом веке учили… куда катится мир?
Мир – чёрт его знает, а вот Mazda с молчаливыми седоками и ездоками катилась известно куда, раз семейные слуги прехали забирать юную принцессу. Сидя в машине, Мак от души не завидовал всем на свете принцам-консортам...
– Разве я похож на того, кто без боя… и даже c боем отдаст душу воина? – бегло улыбнувшись, вкрадчиво и тихо спросил он в ответ на горячий шёпот девушки, подгадав момент так, чтобы хлопок дверцы почти заглушил его слова. – …и голову?
После обыска и пререканий по поводу «с оружием низзя», шотландец очаровательно улыбнулся уже не ей и скромненько так ответствовал ретивой челяди, правильно поняв намёк:
– Я владею японским, Фудзита-сан права. Насколько хорошо – судить не мне, но я старательно учился. На лучших образцах.    
В коридоре же небоскрёба он как раз решил вспомнить и продемонстрировать этим недоучкам былые навыки бодигарда, ступал позади девушки, не глядя по сторонам, но всё видя, а кирпичность его собственной физиономии не уступала хвалёной азиатской невозмутимости. И грудь его стала каменной стеной, когда появился кто-то, Ватарэ напугавший. О, да это же тип, опекавший красавицу на выставке, значит, тот самый прыткий-вёрткий злоумышленник!.. Но раз дама смотрела мимо него, горец тоже решил его взглядом не удостаивать.   
За верёвочку они не дёргали, но чёрные дверцы опять открылись сами. Бабушки в чепце Дункан за ними и не ожидал, а потому, увидев дедушку в коляске – не удивился. А писцов-то вокруг, а крючкотворов-то…         
Тан, значит, клана Фудзита. Вот он каков. Старичок, понимаете ли… хрестоматийный такой старичок – хиленький, дряхленький, седенький, с пергаментной тонкой кожей, сразу и обтягивающей кости, и собранной в глубокие морщины. Вот только глаза у далеко не доброго дедульки оказались хоть и мутноватыми, но пронзительными до рези. Жёлтые, всё замечающие, ни малейшей оплошности не прощающие глаза крупного и смертельно опасного хищника, затаившегося в чаще.
Тигр, о тигр...
М-да. Продолжая зоологическую тему – бодливой корове бог рогов не даёт. Доведись этому престарелому нынче господину родиться бессмертным – и… что бы он смог наворотить за четыреста маклаудовых лет, скажем? Как минимум – прибрать к рукам, а точнее – подмять под себя всю страну,  может, и не только Страну Ямато. Как максимум… достаточно вспомнить, до каких размеров распухли подчинённые ей владения в тридцатые-сороковые: Корея, Китай, Индонезия, львиная доля островов Океании. При всём уважении и нежной любви к выдающейся нации и культуре Японии, Дункан со всей отчётливостью понимал: всему остальному миру здорово повезло, что не нашлось человека, способного удержать эту монструозную госструктуру в жизнеспособном и эффективном состоянии. Потому что, если бы такая личность… или несколько личностей нашлись, пожалуй, жизнеспособными и эффективными перестали бы быть все прочие государства.
Представление со встречей (не больно-то тёплой) блудной внучки с суровым родоначальником Мак пронаблюдал молча, стоя свободно, но кто умел видеть, мог увидеть, что эта расслабленность – взрывная, что этот полный штиль в момент способен смениться вихрем, завивающим вокруг себя события и людей. Только в ответ на прозвучавший вопрос «Чей это меч?» шотландец поднял подбородок и сказал негромко, но очень внятно:
– Этот меч принадлежит мне. Он лично моё достояние и наследие моего клана.
«Достояние», «наследие» – не самые общеупотребительные слова, едва ли их встретишь в языке разговорников. Теперь, когда МакЛауда представили, «антиквар и  коллекционер» склонился перед главой рода Фудзита, досконально отмерив угол наклона несогнутой спины.

Отредактировано Дункан МакЛауд (2014-02-28 20:04:49)

Взгляд японочки, смотревшей только на МакЛауда, будто он был неким якорем, не позволяющим непослушной и чертовски изменчивой реальности поглотить все её выстроенные планы и родившиеся прежде намерения, наполнялся ужасом и восхищением.  Да, горец прекрасно понимал, что, кому, как и зачем сказал – он осознанно и весьма тщательно подбирал слова и интонации. Дедушка тоже это уяснил... и ему очень не понравилось, судя по ухмылке. Ну оно и понятно – одно дело невежественный варвар, которого обставить на своём-то поле обычаев да традиций, знакомом любому японцу с момента зачатия – раз плюнуть, и совсем другое – встретить трудности там, где их, как бы, и по определению быть не должно. Сюрприииииз! – про себя Дункан растянул губы в издевательской улыбке, наяву же остался совершенно невозмутим, то есть буквально – ни один мускул на лице не дрогнул. Глаза тоже не блеснули, ну что вы. Вообще, ситуация была из разряда «я знаю, что ты знаешь», и напрягала сама по себе, но если всерьёз нервничать по таким ничтожным поводам – четыреста лет точно не проживёшь, а шотландец как-то продержался, ещё и вежливым умудряясь оказаться, чего нельзя было сказать о главе клана Фудзита. Вот сожаление по этому поводу Мак выразил. Взглядом, иcключительно взглядом. И горец был уверен, что дедуля это мысленное разочарование в тёмно-карих глазах заметить успел, а не только скрыто нахамить сам, перед тем, как зашёлся астматическим кашлем.
Жалость... да, Дункан знал, что, по уму, не стоит его жалеть, этого дряхлого паука, но… сердце МакЛауда было человеческим, и порой оно преисполнялось состраданием, он жалел смертных… и особенно – уже фактически истративших свою долгую, и в то же время безумно короткую жизнь. Уважение к старости было вбито с младенчества, потом осознано, потом опротестовано, потом пересмотрено, и в результате стало ещё крепче, вросло в характер неотъемлемой уже частью. Из того же почтения он дождался, пока морщинистый тан откашляется, прежде чем отвечать на вопрос о мастере, изготовившем меч, обдуманно проигнорировав намёк на правомерность держать его своей рукой, пусть даже, по мнению облезлого тигра с полувыцветшими глазами, рука эта была «не кого надо рука». Он оскорбить хотел, ронином назвав МакЛауда? Да ради бога… может, не так уж и не прав был дедок, за четыре не замшелых века система иерархических ценностей штландца подверглась значительной перестройке – сперва он служил себе (голова же одна и другая не отрастёт), потом своему клану (сперва личному – кругу своих, потом уже клану однофамильцев), потом своему биологическому виду, а потом уж… всему прогрессивному человечеству. 
К тому же пока Дункан ждал – и вовсе понял, что лучше по этому поводу – кто сделал катану – рта не открывать: если даже вдруг Фудзита-сан не знал, чьей работы меч (во что совершенно не верилось!), у него найдётся уймища спецов для «просветить на этот счёт». А хвастаться незачем.
Вот на следующую порцию вопросов можно было и поотвечать… дозированно и со всем уважением. Стоя всё так же раскованно, Мак негромко обронил в паузе, когда старик вдыхал перед следующей вопросительной фразой:
– Ну, если прямая и несомненная угроза лишения жизни для Ватарэ-сан и последовавшее затем её беспамятство – это признаки желания совершить побег…
И не договорил, умолк многозначительно – дескать, каких только нелепостей и чудес странные люди не напредполагают, но люди нормальные-разумные понимают, что гипотеза подобная несколько… несостоятельна.
Следующий вопрос относился к горцу ещё непосредственнее, он ответил деликатным вопросом:
– Быть может, я заменяю Нобу-сана, потому что лучше справляюсь с возложенной на него задачей – сохранить Вашу внучку живой и невредимой?
Самый светский, прохладно-благожелательный тон, типа, ничего личного, просто есть ещё и такая версия, объясняющая непонятное. Дальше говорила Ватарэ, Дункан молчал, только при вслух уже произнесённом слове «ронин» чуть поклонился с очаровательной, но очень, очень скромной улыбкой – мол, как Вам будет угодно, хоть горшком назовите, потому что мне ваша печка, насколько бы она ни накалилась, глубоко фиолетова, как теперь выражаются.
– Мы непременно будем, – через долгую для себя паузу семейных разборок повторил он вслед за девушкой, – а с мечом я не расстаюсь почти всю свою жизнь. – Его искренне забавляло то, что он сказал чистую правду, но этот старый хрыч понимает её совершенно иначе, так, как ему, Маку, и нужно. – Благодарю за совет, Фудзита-сан, я и приехал для того, чтобы любоваться Японией во всех её аспектах. Как  и двадцать лет назад. – Дункан чуть улыбнулся девушке.
Кресло скрипело. Всё это время – с первой секунды встречи, горец на каком-то десятом плане сознания, «включив Шерлока», как говаривала одна из его... хм… близких подружек, пытался понять, почему этот прелюбопытный дедуля, мягко говоря, не бедный, и не последний человек в стране наивысшего технического прогресса, использует самую допотопную модель инвалидной коляски, которую в Европе разве что нищий бездомный рассмотрит, как вариант. Что это – пресловутая загадочность японской души, или банальная стариковская вредность?
Старость не радость… девчонку был жалко – её фарфоровое личико и цветом стало напоминать хрупкие изделия из голубой глины.
– Ну хоть потешили старика, – усмехнулся шотландец, – а что обозвал… да шут с ним, лишь бы польза какая случилась. Глядишь, и впрямь захочет развлечься, интригу внутриклановую распутать.
Он пошёл следом, то есть почти рядом, успев за то время, пока снова не сели в такси, вдохнуть полной грудью и распробовать на вкус совсем уже весенний воздух.
– Шёлк – это прекрасно… – Дункан улыбнулся мягко и беззаботно, открывая дверцу перед Ватарэ и сам усевшись в салон, добавил: – А скорпионы, знаешь ли, устраивают преизящные брачные танцы.

Отредактировано Дункан МакЛауд (2014-03-19 00:03:42)

Как хорошо,
Когда, при своей нищете,
Чашки расставив,
Можешь спокойно сказать:
«Ешьте и пейте, друзья!»
Татибана Акэми

Он и сам не заметил, как выскочило это «ты», спохватился, уже когда отъехали от стоянки, чуть нахмурился, недовольный допущенным этикетным просчетом и тем, что им выдал отпустившее немного напряжение, которое всё-таки сказывалось. Ошибка была мелкой, но глупой и оттого обидной – забыл одну из главных самурайских заповедей: «Воин не вправе допускать даже незначительных оплошностей. Он обязан быть особенно внимательным в выборе слов и не говорить о страхе, боязни или боли, не только в дружеской беседе, но и во сне. Всегда следи за своей речью». Смысловое ударение в последней фразе – на слове «всегда». Да, и бессмертные ошибаются, но с них спрос строже, ибо и время на обучение и запоминание последствий действий и речей, в общем, на усвоение опыта, им дадено большее.
Давно же Дункан так долго не сидел и не стоял на одном месте! Сегодняшний день просто побил все рекорды – салон самолёта, поезд, такси, лифт, кабинет и место выгула главы клана Фудзита, снова лифт и опять машина. А теперь ещё и в пробке предстояло насидеться, превосходно… просто праздник пассивного отдыха. – Мак ухмыльнулся по себя, лениво откинулся на мягкую спинку автосиденья, глянул в окно, и… снова неподконтрольно воле резко помрачнел, замерев на почти осёкшемся дыхании. Футуристического вида, безликий из-за матово бликующего шлемового щитка чернолаковый байкер напомнил Ричи… нет, саму смерть, его смерть, славного американского паренька, до самозабвения любившего мотоциклы, так похожего на своего наставника нравом и… убитого этим самым наставником. 
Боже… – шотландец прикрыл глаза, сжав челюсти до шевельнувшихся под смуглой кожей желваков. – Сколько лет прошло, два десятка скоро, а до сих пор... да, был не в себе, да, одержимость…  но разве это хоть когда-нибудь избавит от вины?..
Как хорошо, что можно было не открывать рта, пусть даже молчание и казалось тягостным самому шотландцу, но, к счастью, не девушке. Краем глаза горец заметил, конечно, как она блаженствовала, скинув туфли, (до чего же мало надо для счастья иной раз!), зловещий мотоциклист пропал из виду, и МакЛауд в который раз убедился, что пословица «С глаз долой – из сердца вон» в какой-то степени верна. Успокаиваясь, он смотрел на проплывающие мимо окна пейзажи, то урбанистичные, то пасторально-традиционные, понимая, что здесь даже суета не суетна и не суетлива, многолюдство не хаотичны, а организованны, как движение по невидимым тропам среди подлеска джунглей муравьёв листоедов.
Затормозила довёзшая их с девушкой машина как раз на участке природном, и едва захлопнув за собой дверцу, МакЛауд ощутил… что заботы тают с каждым шагом вдоль высокого забора, как пропархивавшие редкие снежинки, садившиеся на его тёмные волосы и чёрные косы Ватарэ.
– Я буду рад познакомиться с этим достойным семейством, – ответил Дункан без улыбки, но совершенно искренне, – и оценить мастерство хозяина и хозяйки, в чём бы оно ни заключалось.
Потом наступило слегка неловкое время взаимных вежливых поклонов, разувания, любезных, но по-настоящему дружелюбных улыбок, непритворно приветливых слов и  домашнего тепла, окутывающего в небольшой, безукоризненно чистой и пустоватой по-японски гостиной не только тела, но и души. Терпкие, но ненавязчивые запахи навевали ощущение покоя, Мак привычно и плавно сел на пол, на подушки, не замечая, что мягко улыбается. Теперь он не был высокомерно-невежественным дикарём, поющим в фуро, путавшимся в рукавах кимоно, державшим хаси сразу двумя руками, как нож и вилку… забавно было вспомнить об этом. Неторопливо переводя взгляд с одного предмета интерьера на другой, не глазея, а внимательно рассматривая и рассеянно прислушиваясь к разговору японок – юной и зрелой, Дункан потом слушал, кивая Ватарэ, обронил с лёгкой улыбкой:
– Эта блажь приятна и мне, Фудзита-сан, не волнуйтесь. Будем считать сегодняшний день днём примерок.
Однако выбор одежды здесь и в бутике парой часов раньше отличались настолько же, насколько домашняя стряпня не похожа на еду из полуискусственных полуфабрикатов. Дункан аккуратно пил необычайно вкусный чай, пока женщины занимались исконно женским – раскладывали и выбирали наряды, ощущая, как оттаивает изнутри, что он почти дома. Здешний уют отличался от шотландского, не пахло сгоревшим торфом и подсыхающей овечьей шестью, элем, хлебом и мёдом, но всё равно горец чувствовал всем существом – ему здесь хорошо, тепло и безмятежно. Вот теперь он действительно отдыхал. Так и разморило даже, расслабился, но поднялся легко, когда юная женщина, изящные ручки которой были заняты ворохами сложенной одежды, позвала его за собой кивком.
– Ваша помощь будет неоценима, Фудзита-сан, – опустив не только голову в поклоне, но и ресницы, ответил он на озорную почти команду «А теперь – раздевайтесь», – ведь у госпожи Нагира, наверняка, уйма других забот, как у всякой хозяйки. 
Несмотря на смущённую, извиняющуюся улыбку, не раз мелькнувшую на губах, от верхней одежды он избавился скоро и споро. Еще и сложить костюм с рубашкой и галстуком успел, выпрямился перед девушкой, уже безо всякого стеснения посмотрел на неё смеющимися глазами.

Отредактировано Дункан МакЛауд (2014-03-23 00:02:10)

– Разве воин не должен стремиться к безупречности во всём?
Параллельно ответу на замечание японки о вежливости широкая тёмная бровь горца чуть приподнялась, изогнувшись в мимическом движении, обозначающем лёгкую иронию. Что там вышучивал когда-то Ричи перед первой и единственной своей встречей с Колтеком, на том самом мосту, под которым якобы живёт тролль? Увлечённость шотландца индейскими народными сказками о растениях и местах силы? Но не только это интересовало Мака в учении дона Хуана, не только и не столько, идеологическая составляющая была для него важнее… хм… ботанической и топографической.
– Говорят, со временем даже зайца можно научить играть на пианино, – бровь ещё не вернулась на место, но вдобавок Дункан позволил поползти вверх и краешку рта, – полагаю, из этого следует, что в плане обучения хорошим манерам небезнадёжен даже волосатый варвар.
Нет, вот им он себя точно не ощущал, и не из-за излишней самоуверенности, а… по  праву. То есть он точно знал, что имел право уже не считаться более некультурным дикарём, даже в среде таких жёстких и утончённых традиционалистов, как японцы. Но... Во-первых, на теперешнюю ситуацию грядущей примерки накладывались сразу два воспоминания из прошлых жизней одного МакЛауда из клана МакЛаудов – как его наряжала в кружева и шёлк затейница Кристин, и как виртуозно прятала презрительную (если не сказать ненавидящую) улыбку дочь Хайдео Кото при виде того, насколько ему мешают непривычно, и казалось бы, ненужно широкие рукава его первого сношенного кимоно. А во-вторых, бог знает, почему, ему сейчас хотелось поиграть; в конце концов, не только же старейший мог про себя сказать «Да, я актёр!». Исправно изображающий  манекен Дункан удержался от того, чтобы, как с Кристин, придирчиво повращать кистями, окутанными пеной брабантских кружев, и от того, чтобы неуклюже подобрать рукава шёлковой рубашки, уже лёгшей на плечи, а вот непроходимо наивную и смущённо-недовольную рожу всё же скроил – она у него на редкость естественно всегда получалась. Так и хозяевам поприятнее…
Впрочем, он и сам попытался попросту получать удовольствие от того, как вокруг озабоченно и радостно снуют обряжающие его дамы – хоть какую-то компенсацию за то, что добрых полчаса… или больше?.. – стоял, как попка, руки растопырив, и эдак царственно позволял себя облекать слоями шёлка и сатина – типа, стою, соответственно – то есть стоически – терплю, ни-че-го-шень-ки сам не умею. Однако, надо признать, оно того стоило – когда был завязан и перезавязан последний бант, когда оказалось накинута почти невесомая хаори, а сам Мак, истинно по-манекенски развёрнутый, увидел в зеркале собственное отражение – царственный кивок и довольную… даже немного самодовольную улыбку и разыгрывать не пришлось – само получилось.
Да…. у госпожи портнихи лотосовой красавицы, определённо, был отменный вкус – многослойное одеяние Дункану шло. Нет, даже не так: оно его красило. Двухцветная хаори – изящная локальная россыпь белых мелких цветов на черном шёлке одного рукава, зеркальная россыпь чёрных цветов на втором, белом рукаве – инь-ян, практически; благородный, тёмный матово-серый цвет кимоно, малахитово-зелёные хакама, белоснежные таби… о да! – Мак нагнул голову, касаясь подбородком груди и оттопырив нижнюю губу, тронул пальцами качнувшийся пышный шёлковый помпон завязок хаори, похожий на белый заячий хвостик, снова важно кивнул то ли зеркалу и себе, то ли стоявшим за плечами дамам, а потом, дождавшись, когда Нагира-сан собственноручно доведёт последний узел до немыслимого совершенства, плавно отступил на пару шагов, чтоб им обеим поклониться – с искренней благодарностью:
– Это превосходный и ценнейший подарок. Он прекрасен, как сама Япония.
Он поднял руки, забирая волосы в пучок на макушке – для настоящей тёнмагэ они были коротковаты, но ведь сам Кото-сан не гнушался носить простой, прозаичный даже хвостик. Вот только закрепить его было нечем, заколку они оставили в бутике. Дункан понадеялся, что на его растерянно-вопросительный взгляд хозяйственные хлопотуньи как-то отреагируют, шпильку, что ли, какую дадут? – но не тут-то было: со звоном серёг явился… бог ты мой, кто ж это явился-то? – опять обнимая за плечи Ватарэ, у которой, судя по всему, входило в привычку искать защиты под сенью шотландского дуба, Мак, конечно, виду не показал, но удивился изрядно.
Это что за… персонаж косплейный? – обалдевая, горец, между прочим, себя к маскарадно-окостюмленным не отнёс, почему-то. – Ещё и Тимур, вдобавок, о как! До чего дошла глобализация. Но Тимуру именно как руку не  пожать? – порубает ещё в запале гневном! – сжимая сильные пальцы, МакЛауд прятал под ресницами смешливые искорки, зная, что лицо, вновь обрамлённое мягкими тёмными прядями, опять приобретает обманчивое, растерянно-простодушное выражение:
– Ронин… Ну, должно быть, ронин – это я. Мисс Ватарэ только меня привезла из Европы.
Самый адекватный, ага! Как же тогда выглядят неадекватные?! – взгляд кофейно-карих глаз опасливо метнулся вслед ускользающим из примерочной женщинам. Дункана дико веселило играть боязливого дурачка. Парень это, кажется, поймёт, если и впрямь адекватен.
– Присядем в ожидании чая? – нет, ну а что? Очень любезно прозвучало, нейтрально так.

Отредактировано Дункан МакЛауд (2014-04-07 00:23:33)

Дункан простодушно мигнул – развлечение продолжалось, ему нетрудно было играть эдакого немного недоумка растерянного, для того вполне годилось несложное психологическое упражнение… даже не «я в предложенных обстоятельствах», а «я энное количество веков назад». Чёрт возьми, пожалуй, в чём-то и приятно было вспомнить Дункана МакЛауда времён Ровенны, когда кузен Коннор пытался тогдашним уровнем европейской культуры первой трети семнадцатого века огранить его, эдакий диковатый шотландский алмаз, с виду (будем честны) больше похожий на булыжник. Воспоминания об уроках куртуазности Кристин Джайлс тоже годились в качестве матрицы поведения, а всего более – крепко и ярко застрявшее в памяти ощущение непреходящего удивления, которое не покидало его в доме семьи Кото.   
– Простите, но это Вы спросили, не меня ли мисс Фудзита привезла из Европы, – Крак-крак, треснула, откалываясь, скорлупка окалины, обнажая сияющую прозрачность. Ну, как вам это понравится, любезный Тимур? – о нет, тёмные глаза горца не прищурились лукаво, ресницы хлопнули так же невинно. – Ну же, милай! Заметь сверкающий брильянтовый бочок под облупившейся коркой! Заметишь? Мы с тобой одной крови, ты и я, ау! Ведь ты же сам мастер притворства, ведь ты же понимаешь, как приятен и кайфов эпатаж, насколько выгодна позиция «не такого как все», «варвара», с которого и взятки-то гладки? – а я просто воспроизвёл, повторяя, Вами созданную словесную конструкцию. Говорят, это облегчает понимание незнакомых людей… должно быть, врут якобы психологи легковерным…  Что до опасности… кто знает, где она нас подстерегает на самом деле? К тому же, я готов встретить её… с тем мечом, на который виды были не только у почтенного Фудзита-сан.
Ах, якобы сказал лишнего…
Взгляд скромно опустился, сам шотландец опустился на подушку, садясь на пятки и даже слегка краснея от смущения – о, будь у него понимающие зрители, они бы кричали «браво!» и в воздух чепчики бросали, котелки… подносики…  не, вот их не надо в воздух, на них еда и чай. – Мак старательно обрадовался входящим женщинам, в очередной раз, как бы уже машинально кивнув парню, который оказался проще, чем бессмертный ожидал – говорил, говорил… производя впечатление немножко.. токующего глухаря. Горцу и оставалось в это время только понимающе кивать – не станешь же объяснять малознакомому юнцу, что иногда… да почти всегда высшее мужество в том и состоит, чтобы, полностью осознавая опасность, идти навстречу ей – прямо к чёрту в зубы и тигру в пасть, что ради личной чести и жизни иногда не жаль, а честь рода всего превыше? Во-первых, он, хоть в сотом поколении самурай будь, но всего лишь смертный мальчишка, которому… хоть четверть-то века есть ли?.. и даже если он способен это понять, говорить об этом за чаем смешно… и попросту неприлично. Ну и, во-вторых… вдруг эти убеждения самого МакЛауда действительно устарели? 
Дальше… ему приличествовало благодарно улыбаться прелестным, независимо от возраста, дамам, чинно кушать и рассеянно слушать, разумеется, молча, снова не вмешиваясь в разговоры семейные, ибо кто он такой пока, чтобы вмешиваться в беседы родичей? Тем более, когда они перерастают хоть и в вежливую, но перепалку на языке, которого он якобы не знает. Но процесс вкушения изысканных и вкусных блюд не мешал процессу наблюдения, и… Дункан по-настоящему восхищался самообладанием маленькой японки. Спокойное лицо, ровный тон, безукоризненно грациозные движения распорядительницы тя-но-ю… вот уж верно – женщины всегда взрослее ровесников мужчин, – глядя на нервные комкания в руках вассальных лент и совершенно детские гримаски бравого мотоциклиста, усмехнулся про себя шотландец. – А ведь они ровесники.
До тошноты покладиста? Дура? – он спрятал улыбку в пиале с чаем, – Ох, Муру, как же ты зелен… совсем не знаешь женского пола… не хотел бы я оказаться врагом этой покладистой дурочки, она когда-нибудь станет не менее опасна, чем ваш чудесный дедуля в коляске. Кровь уж очень отчётливо говорит в ней…
Следующую улыбку – любезно-благодарную – можно было не прятать, а адресовать – высокородной деве:
– Ваш выбор цветов для одежд и аксессуаров безупречен, Фудзита-сан. Уверен, что так тщательно подготовленный визит пройдёт без малейших затруднений.
Типа, светски утешил, поставил чашу, умолк, будто бы, а может, и на самом деле завороженно наблюдая за порханием изящных женских рук над коробочкой. Чуть изменил положение торса, чтобы девушке было удобнее возиться с его волосами и шпильками, терпеливо застыл, не поднимая глаз, потом поблагодарил за простую и изысканную прическу поклоном. И… распрямляясь, поймал взгляд седовласого юнца.
Батюшки! Да наш славный байкер банально ревнует! Вот это сюрпризец… – Дункан подавил вздох, покосился на воткнутые в рис вертикально хаси. – А это надо думать, если не объявление мне войны, то прямая и явная угроза. Только этого нам и не хватало…
Глядя на подрагивающие тоненькие пальцы, шотландец очень постарался не нахмуриться и сохранить вид самый безмятежный. И тон. 
– Мы все немного нервничаем… а потому совершаем ошибки, наверное. Но ведь, как я полагаю, главное сейчас – сохранить в покое и безопасности тех, кто нам дорог?   

Отредактировано Командор (2014-04-19 02:58:27)

Ну что ж, судя по тому, что пауза, многозначительно, но не так уж долго повисев после сказанных им слов, упала, сворачиваясь вертикально сверху вниз, будто сказочный холст с нарисованным очагом из каморки папы Карло, и являя за собой какую-то немного другую реальность, в которой уже стала возможной улыбка странного, не по годам седого юнца и, что, пожалуй, ещё важнее, не просто ощутимое, но очевидное расслабление Ватарэ – Мак всё сказал и сделал правильно. Осталось только скромненько, но с  достоинством кивнуть, соглашаясь с лестным мнением Тимура о правильном выборе защитника высокородной госпожи. Ну не спорить же с этим, да? Как-никак, вековой… многовековой опыт защиты девиц от всевозможных угроз и опасностей, вон, кое-кто даже в книжке попытался воспеть… в женском романе, правда, нещадно налегая на литературные клише и преувеличенно красочные описания, но тем не менее…
– Ну что вы, я всё понимаю, проверка, – покивал обоим представителям современной молодёжи горец, «чьи чёрные кудри были подобны гриве дикого скакуна», – Рад, Такатори-сан, что Вы признали меня достойным этой миссии. Некоторое время назад… – Ну да, века эдак три почти назад, впрочем, какая разница, факт же! – …как это ни странно, я даже работал телохранителем.
Он аккуратно поставил пустую чашку, где не осталось ни единой рисинки, не менее бережно и очень легко отложил палочки, вдумчиво отпил чаю. Игра его всё еще забавляла – рассказывать о себе чистейшую правду, но…  очень странную правду с недомолвками, зная, что расскажи он её целиком, во всех, так сказать, деталях, его бы любящий братец госпожи Фудзита постарался прирезать на месте, как опасного психа, а в худшем – скрутить, и опять же, как психа отправить в профильное медучреждение. А что, скажите, ещё делать с типом, который станет откровенничать о том, что защищал шпагой и своим телом важного английского вельможу восемнадцатого века? Да к тому же ещё неудачно…
– Я действительно немного владею японским, – признался почти с сокрушённым вздохом – дескать, уж и вы простите за тактическую хитрость, Тимур. – Просто сейчас и здесь я счел неуместным мешать вашему семейному разговору.
Отличная отмазка, позволяющая вновь замолчать и, прислушиваясь к беседе, но не реагируя, а лишь почтительно и благодарно принимая знаки внимания девушки, спокойно пить чай, время от времени прихватывая пирожки. Последний рисовый колобок Дункану достался под адресованный не ему возглас «Хапуга!», так что смущённо-виноватую рожу и строить не пришлось – сама получилась, естественным образом. Атмосфера вообще замечательным образом разрядилась и опростилась, вернулся прежний, поистине домашний уют, так приятно окутавший Мака уже на первых секундах пребывания в крохотном именьице семьи Нагира. Однако бдительности, необходимой бессмертному даже в сугубой повседневности, шотландец не потерял – тоже, чёрт побери, навык! – и потому вопрос «Муру» не застал «невзрачного антиквара средних лет» врасплох:               
– Меч принадлежит мне по праву, можете не сомневаться. В начале восемнадцатого века кое-кто из моего клана не по своему желанию оказался в Японии и стал невольной причиной позора семьи Кото. Хайдео, на тот момент глава фамилии, однако, посчитал этого человека своим другом, а себя – его наставником на пути воина, и прежде чем по приказу сёгуна совершить сеппуку, завещал этот меч ему, взяв двойное обещание – стать его кайсяку, и… одному из МакЛаудов приходить на помощь роду Кото, если того потребуют обстоятельства. Вот поэтому я… – Дункан скромно опустил ресницы, – учился обращаться с этим мечом большую часть своей жизни, – он снова усмехнулся внутренне над тем, как многозначны могут быть абсолютно правдивые слова: почти двести лет из четырёхсот двадцати двух, да ещё отнять смертный период – всяко перевалило за половину, – и, кажется, не совсем правильно называть меня ронином, – закончил он с мягкой, самой чарующей из арсенала своих улыбок.

Отредактировано Дункан МакЛауд (2014-04-30 18:39:56)

– Да не за что особо прощать, – Мак мягко улыбнулся, – вы же не знали о моей… в некотором роде, вассальной клятве, господин Такатори, как и почтенный Фудзита-сан.
Хм… а ведь подумать только, слово «ронин» буквально означает всего лишь «бегущие волны», однако иногда, поименовав так, мужчину можно всерьёз оскорбить. Своеобычные люди – японцы, у них почти не работает пословица «Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше». Всё иначе в их необычном менталитете, достойное поведение – это до самой смерти быть там, куда поставила судьба… плохо ли это место, хорошо ли, удобно или некомфортно – неважно… Видимо, они не с рыбами в этом смысле себя ассоциируют, а с какими-то другими морскими обитателями – кораллами, например, которые весь век свой на одном камушке торчат, не дай бог обломиться. Но ведь иногда бог и не даёт… как только волны начинают движение – хрупкая коралловая веточка не по своей воле, а то и против неё, несмотря на отчаянное нежелание, уносится внезапным штормом в такие дали, что… – Мак отвлёкся от полупоэтичных размышлений, ответив смешком на незатейливую шутку Тимура, ласково, как-то почти по-отечески – внезапно! – взглянул на прыснувшую девушку, качнул головой, возразил деликатно:
– Думаю, всё же не вся красота, Такатори-кун, её досталось в полной мере и Ватарэ, более, чем многим и многим. Да и Вас природа едва ли обделила умом, не сомневаюсь в этом.
Вот так, одним махом семерых убивахом… в смысле, развесистый комплимент для обоих отвесил, пока хозяйка со стола убирала. Причём непринуждённо, и, что особенно ценно, искренне – парень Дункану понравился, все же первое впечатление, что он не так прост, раз отваживается настолько отличаться от упакованной в офисные (или даже традиционные) костюмы массы большинства, то… как минимум он не трус. И стоек наверняка…
Парень-торчащий-гвоздь, – не мешая родственникам обниматься и шептаться на прощанье Мак внутренне усмехнулся, вспомнив японскую пословицу, – сколько раз, поди, за своеволие и упрямство получал по шапке … по шляпке… по шлему, – следя за тем, как последний предмет Тимур берёт с подушки, встал, чтобы тоже проводить, непритворно вздохнул, поклонившись уже у порога:
– Дела – они такие, понимаю, злобствовать любят, – взгляд шотландца стал пободрее. – Но всё же я рад и тому, что познакомился с Вами… Муру, и тому, что на завтрашнем мероприятии у нас будет союзник… или, по крайней мере, человек сочувствующий. Раз это фарс… повеселимся вместе.
Рёв мотоцикла на несколько секунд вспугнул предвечернюю тишину окраины, особенно глуховатую, ватную, будто настороженную перед дождём… ого! – перед грозой даже, – перед тем, как милый «заячий хвостик» на его презентабельном, даже парадном-нарядном фасаде затеребила хрупко-изящная женская ручка, от которой трудно было отвести взгляд, горец успел заметить режущую глаза холодную вспышку в темно-сизой туче, вспоровшую ей брюхо и обрушившую самый настоящий ливень на именьице портных и весь пригород.
– Да, конечно, я переоденусь, только ради бога, не стойте в дверях, ветер холодный.
Дункан убрал руку с её предплечья – ничего такого, он просто бережно придержал девушку, когда она налетела на него, развернувшись. Улыбнулся ей… и, сам пройдя вслед красавице, уже без особого стеснения, неспешно и аккуратно приступил к процессу разоблачения, под уютный шорох дождя вновь превращаясь в раздетого, а потом и одетого европейца, правда, со странноватой прической, то ли старинной, то ли авангардной… впрочем, эти понятия так часто смыкаются ныне! Удивитительно, но отлично сшитый западный костюм  первые моменты показался ему менее удобным, чем кимоно и хакама в первые минуты, когда он снова занял место на подушках, в трепетном свете язычков живого огня за бумажными абажурами, рядом с юной женщиной. Возможно, именно из-за изменчивого освещения улыбка Мака показалась слегка грустной, а может, виной тому тёплый, задумчивый тон:
– Что поделать, такова жизнь, как говорят французы. Наша жизнь, – уточнил Дункан, усаживаясь на пятки прямее, не боясь, что их уcлышат чужие уши, ведь Нагира-сан хлопотала на верхнем этаже, – таких, как Вы и я. Даже говоря одну только правду, мы не можем… рассказать её в полном объёме, многое приходится оставлять в тайне от собеседника, это одно из неписанных… естественных как бы правил. Да, я знал Хайдео Кото до последнего мига его жизни. – Глаза МакЛауда потемнели, он до сих пор не мог принять этого, хотя и понимал, что всё было сделано верно: – Я сам пресёк его жизнь.   

Отредактировано Дункан МакЛауд (2014-05-07 20:46:57)

Дункан вовсе не намеревался заинтриговать Ватарэ таким многозначительным, наводящим на массу вопросов завершением речевого периода – просто так получилось, воспоминанием о Хайдео Кото он поколебал собственное душевное равновесие, и теперь если не радовался прослойке шелестящей дождём почти-тишины, то испытывал к ней нечто вроде благодарности. Можно было помолчать, уложить все колкие остья памяти, которые, однако, укладываться не желали, напротив – встопорщились от слов японки, в то время как под её пристальным взглядом шотландец слегка нахмурился.
Какая она, в сущности, девочка ещё… – вздохнул Мак про себя, тоже оглядывая хрупкую, но гордую фигурку напротив. – Милая девочка, совсем ребёнок. Даже по меркам смертных она очень юна…
– Не знаю, сможет ли это утешить Вас… – следующего вздоха горец и скрывать не стал, не счёл нужным, –  но обычно это несколько помогает – знать, что подобные чувства знакомы и другим. Поверьте, все проходят через это, через всё, что Вы перечислили только что – растерянность… даже потерянность в мире, который оказался другим, не тем, каким казался и воспринимался прежде, незнакомым, ощущение вины перед близкими за то, что переживёшь их…  – МакЛауд запнулся, качнул головой, уголки красивого рта дрогнули в горькой усмешке: – А вот последнее, кстати, совершенно не гарантировано. Мой последний ученик-бессмертный не дожил до двадцати пяти.
И я сам лишил его… этой возможности.
Он очень надеялся, что эта мысль, снова раскалённой иглой прошившая ткань памяти, не отразилась на лице. Незачем ей знать об этом вообще, а особенно – сейчас. Он ведь не собирается никогда больше брать учеников, тем более – учениц? Вот и не стóит, значит, ни думать об этом, ни говорить. У девчонки завтра судьба решается, ни к чему ей лишние… впечатления, и уж менее всего уместны будут сомнения в том, кого она призвала прикрывать спину.
Во мне ведь сейчас нет причин сомневаться? – то состояние, в которое на миг придирчиво макнул себя Дункан, передавалось тяжеловесной, но верной фразой «обратил глаза свои внутрь». Результаты сего метафизически-визуального осмотра вроде как излишней тревоги не внушали. – На сегодняшний день, – мысленно поправил себя горец. – За сутки до пришествия Аримана я тоже был абсолютно адекватен.
Непринужденно менявшая позу Ватарэ не заметила, как на миг шотландец посмурнел ещё сильнее, бормоча вполголоса:
– Но вообще, конечно, придётся, да. Ко многому придется привыкать и приспосабливаться, Вы правы, Фудзита-сан.
Она так заразительно расслабилась, что МакЛауд, до того не чувствовавший в своей чересчур изящно-правильной позе прирождённого самурая ни малейшей неловкости, ощутил непреодолимый соблазн слегка опустить свободно и гордо расправленные плечи, опереться позади себя руками, и из позы «на пятках» гибко и с текучей мягкостью переместиться в позу «по-турецки», положив ладони на колени. Невозмутимый вид удалось сохранить, даже бровь вверх почти не поехала, хотя Дункан был удивлён… весьма удивлён.
– Вот как... – сказал он осторожно, опуская взгляд. – И... как давно у Вас это... этот дар? – он понял и сам, что его неуверенность при поиске подходящего определения того, о чём поведала в порыве откровенности девушка, прозвучало сомнением в здравости её ума, но ничего подобного Мак в виду не имел, о чём  поспешил сказать как можно доброжелательнее и увереннее: – Я знал одну пророчицу-бессмертную, которая знала наперёд многие события моей жизни… – он не желал делать паузу, просто осекло дыхание – сегодня случился просто обвал воспоминаний о горестных событиях насыщенного ими личного прошлого Дункана МакЛауда из клана МакЛаудов, – ...и смертную тоже знал. Она предсказала смерть моей... дорогого мне человека.
Опущенная темноволосая голова поднялась не сразу, но в тёмных глазах уже растаяла скорбь, и осталось только напряжённое внимание.
– Вы увидели реальные события, мисс. Я действительно сопровождал знатную шотландскую леди в 1634-м году, и она действительно умерла у меня на руках, отравленная именно таким вероломным способом.
Время сглаживает даже самые сильные впечатления, он уже мог не содрогаться, вспоминая истошный, полный муки крик бившейся в агонии женщины и стремительно набухавшие гноем волдыри, уродующие нежное лицо – нечто подобное он увидел только без малого три века спустя при газовых атаках Первой Мировой.
– Так может, сейчас Вам стоит воспользоваться тишиной и уединением, и поспать? – с искренним участием спросил шотландец. – Обещаю, я не стану проецировать свое прошлое на Вас, находясь так близко, как это получилось в самолёте. Я… прекрасно погуляю по улице, если милая хозяйка одолжит мне зонт.

Отредактировано Дункан МакЛауд (2014-05-27 00:00:53)

Мак нахмурился заметнее – некоторые моменты прожитого не следовало вспоминать хотя бы чисто из самосохранения, дабы не повредить рассудок, который, между прочим, у бессмертных не какой-то особой прочности, а самой обычной, человеческой, и не факт, что его, рассудка, адаптационные возможности равны по растяжимости сроку жизни. Особенно же следовало избегать воспоминаний как раз о таких случаях – когда бессилен что-либо сделать, как бы ни хотелось помочь страдающему существу – старику, женщине, ребёнку, раненому... это-то МакЛауд выяснил, опытным, так сказать, путём, тоже именно что на собственной шкуре. Сочувственно кивнул, не замечая, что складка меж бровей стала ещё глубже – вспомнилась Тэсса, как всегда, небезболезненно, припомнился разговор с ней о психотерапии… как он ей тогда сказал? «Приду я к психотерапевту, и что скажу? «Здравствуйте, доктор, мне четыреста лет, я видел слишком много плохого и хочу поговорить об этом»? В психушку ведь упекут…». – Шотландец внутренне хмыкнул; сейчас ему было четыреста двадцать два, а проблема не решилась ни на миллиметр… но он хотя бы не пророчествовал – и на том спасибо.
А она устала… просто физически устала, эта девочка-женщина. Ей бы действительно выспаться как следует, хоть пару ночей подряд, спокойно и без страха – хоть перед своим «безумием», хоть перед опасностями более реальными. 
– Да я же не сахарный, не растаю… – улыбнулся он в ответ на протест Ватарэ. – И от простуды точно не умру, разве что почихаю малость на собравшихся завтра. – Шутка вышла не ахти, но уж лучше так, чем унывать и нервничать. – Но это ведь и кстати будет, как думаете? А уж с особенно гордо поднятой головой я буду чихать на наши неприятности, когда и Вы, и я хорошо отдохнём. – Мак улыбнулся – он не так уж устал, но сил набраться никогда не помешает. – Если Нагира-сан сделает Вас ещё более красивой, чем Вы сейчас, остаться здесь ночевать – вдвойне удачная мысль.
Поддержав встающую девушку и проводив её взглядом, горец распустил узел галстука, а потом и вовсе стащил эту цивилизационную удавку – хотелось почувствовать себя свободнее. Секунду подумав, он и пиджак с себя снял, аккуратно уложил его рядом с собой, не вставая, расстегнул верхние пуговички на рубашке, поглядывая в окно – разгромыхавшись не на шутку, гроза совсем разозлилась и хлёсткими ударами градин наказывала ещё не разогретую весной землю... и всё, что над землёй возвышалось. Да… теперь уж ни о какой прогулке речи не шло, тут зонтик переломает, пожалуй.
Из-за непрерывного почти грохота и шороха струй, заряженных ледяной дробью, Дункан не услышал шагов японки, а потому слегка вздрогнул, когда её теплые ладони легли на плечи, но не обернулся, только чуть запрокинул голову, а потом, после того, как покачал ею, не принимая извинение, ибо извинять было нечего, слегка наклонил, чтобы Ватарэ удобнее стало развязывать узел из волос.
– Не волнуйтесь относительно психических отклонений, – сказал он тихо, бережно и благодарно погладив узкую, белизной не уступавшую алебастру, кисть обнимавшей его женской руки. – Всё, что с Вами происходит – закономерно, и можно сказать, нормально. Вы молоды, Ваша психика гибка… – МакЛауд скупо усмехнулся. – Даже для того, чтобы спятить, необходимо время… – После секундной паузы, не успевшей заполнить комнату сонной тишиной, он добавил, скромно опустив ресницы: – Я хотел бы помочь Вам не бояться кошмаров. Сны – это просто сны, даже если они о прошлом или будущем.

Отредактировано Дункан МакЛауд (2014-06-04 18:23:31)