- Вы – скучные типы, - обвиняюще ткнул перстом в Дункана и Митоса, вдоволь навозившись на ковре, сняв, так сказать, первые пенки всплеска эмоций, пока Бессмертные были в растерянности, открытости и не включили режим «занудности». Закинул на плечо бойко извивающееся тело синестета, крепко придерживая его за задницу, и, крякнув, встал, являя статую римского героя – всесильного и мощного, как стихия Земли.
- А вот нам, - хлопнул по попе все не сдававшегося и норовившего сползти с плеча Коди, - и без спиртного своей дури хватает, чтобы веселиться и отрываться, - горделиво протянул, и свалил юношу на диван, аккуратно, чтобы не ударился. – Но, от чаши вина никто в здравом уме не отказывается!
Сел рядом с Коди, чинно и весомо, будто и не было возни на полу.
- И что ты так привязался к своему свитеру? – обвиняюще ткнул пальцем в Старейшину, - Будто никто без него тебя не видел. Предлагаю выпить и забиться в кости, на раздевание.
Внес рацпредложение.

- Н-ничего подобного, - протянул Митос с расслабленной улыбкой, разбегающейся веселыми морщинками от уголков карих глаз, - просто в моей алкогольной системе покамест слишком много крови.
К сожалению или к счастью, так или иначе, Старик слишком плотно сросся с режимом "занудности", изрядно припорошенной ехидством, нередко переходящим в состояние взрывоопасного яда массового поражения. Что поделать - издержки более чем почтенного возраста.
Прослушав рацпредложение римлянина, Адам чуть склонил голову к плечу, словно размышляя над сказанным, а потом хмыкнул задорно и рассмеялся беспечно:
- Поддерживаю!
В одном Клавдий прав несоменно - Пирсон был слишком сдержанным и потому ощущал себя воспитателем в детском саду, что в свою очередь обрекало на ряд условных правил, которые лучше было бы послать к черту. Вместе со свитером.
Коротко стриженный гуру, скользнул по горцу ленивым разморенным взглядом, полностью отражавшим положение "пока не выпью кофе, я - недвижимость", хмыкнул с изрядной долей неизлечимого ехидства:
- Мы многое умеем, тебе ли не знать, кроме того, неужто тебя, дикий скотт, не учили уважению старших? Это раз, я фараон - это два, к тому же твой наставник - это три...
Продолжать Митосу откровенно не хотелось, да и меряться титулами и званиями с Дунканом как-то бесчестно, потому как выигрыш обеспечен еще до начала сего действа. Проще говоря, Старейший решил поддаться приступу праздной лени и не делать ровным счетом ничего. Из принципа. Посему самообслуживание было мысленно направлено по пути свитера.
Если Мак надеялся смутить Митоса его собственным изображением в шотландских народных шмотках, то... в общем бесполезное старание. Вот насчет фотографии в балетной пачке он бы еще подумал, а тут не стоит внимания.
- Ты меня еще в тоге не видел, - усмехнулся уголками губ мужчина, снова припоминая времена философов и глиняных дощечек со ставшими признаками образованности изречениями.

- Не, ну до чего молодежь распоясалась, - осуждающе игриво покачал головой, подмигнув Митосу, - зело наглы, распоясанны, бесстыжи, - и тут же обрадованно воскликнул, - Бочонок! Целый! Да, это только для императоров и опытных легионеров, зеленушки не потянут.
Бодро взвился с дивана, не забыв, впрочем, заботливо прикрыть покрывало сопевшего во сне Коди.
- Куда идем мы с фараоном? Конечно же, в поддом. Зачем идем мы с фараоном? Конечно, за вином! – речитативом произнес, обхватил за плечи старейшего и потащил его на поиски, - Ты тут все уже знаешь, показывай дорогу!
Даже трюм у горца был аккуратный, чистый, ухоженный, не то что на пиратских и торговых кораблях, на которых в свое время успел поплавать Клавдий. Но какие зато там были вино и ром… Хотя и здесь, наверняка, не хуже, хитрый скотт на дешевку не разменивался, все у него было самое лучшее.
- О, - легионер углядел бочонок в углу, - Я первый нашел, что мне за это будет?
Всей массой прижал Митоса к перегородке, обхватил ладонями его лицо.
- Я по тебе скучал, фараон, - провел подушечкой большого пальца по его губам. – Тебе идет этот образ и свитер, рождает желание развернуть, ткнуть носом в стенку, спустить штаны и оттрахать, по-нашему, по древнеримски, помнишь?
Коснулся губами его тонкой шеи.

- Ты всегда был хитрой бестией, - протянул на ухо, и прихватил губами тонкую кожу шеи, даже прикусывая чуть зубами.
- Ах, берега средиземноморья, акации в цвету, оливковые листики перешептывающиеся под ветерком. Ты – бессовестный соблазнитель, - хрипло, но весело протянул, прихватывая зубами теперь мочку уха старейшего, прижавшись к нему уже так тесно, что и не вздохнуть, - Совратил ученика – доблестного римского легионера, мертвого причем, как сопливого эфеба. Я алчу наказания и справедливости.
Скользнул руками, тесно обжимая бока Митоса, и остановился на его ягодицах, ровно уместившихся в больших ладонях.
- Разнесем погребок, пусть горец учится, как надо веселиться Бессмертным и какие страсти могут бушевать, когда срок послежизни тянется за тысячу лет, - воркующе-соблазнительно протянул на ухо старейшему. И ловким приемом греко-римской борьбы свалил на мягкий деревянный настил пола, прижимая всем телом.
- Почти Рим, - хмыкнул и принялся крепкими, белоснежными зубами расстегивать, откусывать пуговицы с рубашки скромного служащего Адама. Достигая до живота, выдергивая из джинсов, и в итоге распахивая, изучая стройное, мускулистое, поджарое тело теперь уже легкими поцелуями-укусами.

ПС - про майку ничего не было написано, считаю, что ее нет.

Отредактировано Клавдий (2014-05-04 18:27:09)

- Что поделаешь, моя голова шибко ценный трофей, - притворно-тяжко вздохнул, деловито развязывая шнуровку рубашки на широкой груди вояки со стажем.
- Ну раз так алчешь, будет тебе наказание, - хмыкнул, подцепляя мягкую ткань и стаскивая с Гая Тициуса его вестимо дорогущее облачение, - доблестный легионер, помниться, с большой охотой принимал участие в "ночных бдениях".
Воспоминания тех лет приятно грели душу и тело, подгоняя кровь всплывающими из недр памяти красочными картинами, дополняя тактильные ощущения, маня соблазнительной грезой.   
Однако Клавдий фата-морганой отнюдь не являлся, что прекрасно подтвердил гулкий стук собственной бесценной тушки о довольно-таки мягкий пол. Сваленный чуть ли не боевым приемом, разбавленным ходом отвлечения внимания (молодец, запомнил), старейший огладил поясницу мужчины, шутливо хлопнул по крепкому правому полупопию.
- Если мы такое устроим, Мак будет смотреть столь праведнообвиняющим взглядом, что моя тонкая душевная организация не вынесет чувства вины, - слегка сжав гриву волос римлянина на затылке, притянул того ближе, чтобы царапнуть зубами нижнюю губу ученика.
Скромный служащий Адам уже мысленно попрощался с очередным предметом гардероба, который нередко страдал от эротического вандализма древнеримской авиации: уж очень горяч был бессмертный и столь же безудержен в проявлении страсти. В этом его счастье.
Дождавшись удобного момента, Митос, используя тело в качестве рычага, уронил Клавдия на настил, в свою очередь не менее жарко скользя руками по его рельефному торсу, сопровождая путь градом жалящих поцелуев.

Отредактировано Митос (2014-05-04 20:06:21)

В валянии очень крупного, чертовски опасного и замечательно-ласкового щенка имелась своя прелесть. В частности, комментарии этого великовозрастного хулигана римской наружности.
- Его уже воспитали, - отозвался старейший, намекая на Дария, которого считал главным духовным наставником МакЛауда, - мне остается лишь шлифовать потихоньку.
Добравшись в своем путешествии лаской до кромки брюк мужчины, прижался щекой к его животу и вырисовал задумчиво по "кубикам" мышц затерянный во времени и стершийся из человеческой памяти охранный символ.
- Ему этого не нужно, Клавдий, горец не оставался по-настоящему один, когда даже боги идут на тебя войной, чтобы ему потребовался чужой огонь. 
Прикоснувшись губами к участку кожи, послужившему холстом для невидимого рисунка, дразняще пробежался кончиками пальцев вдоль характерной выпуклости штанов легионера, впрочем, тут же поддаваясь движению сильных рук.
- Римская когорта не помешает мне самому, - признался Митос выдохом в губы Гая Тициуса о ранее обнаруженном Коди моменте слабости - утихании внутреннего огня до жалко-тлеющих угольков: поворошишь неаккуратно и погибнет окончательно некогда сильный костер.
Вовлеченный в обжигающий поцелуй, бывший Всадник даже не собирался отстраняться, останавливаться на полпути, когда римлянин так щедро делился с ним своей жаждой жизни. Подобно вампиру,бессмертный пил пьянящую страсть... но не для того, чтобы скрыть, пленить в своем сердце, а для того, чтобы окрасить насыщенно-зеленым светом возрождающейся души и вернуть со всем желанием и нежностью, на которые способен. 
Не настолько энт МакЛауд, как его прилюдно малюет скромный книжник, уверенный, в сущности-то, в догадливости и разумности своего ученика. Я знаю, что ты знаешь, что я знаю. Оставалось определить, решится ли шотландец принять участие в безобразии, или уступит проснувшемуся такту. 
Наверное, если вдруг душа Клавдий состарится, растеряв жизнелюбие, на хрустально-синей окружности небосвода потухнет светлячок звезды.
Приникая к мужчине рядом с собой, хаотично скользил руками по его телу, наслаждаясь упругим теплом повидавшей многие ветра кожи, захватывая и уступая лидерство в шутливом поединке поцелуя. Одно стремление и одно желание: быть и жить. Здесь. Сейчас Так же, как в те стародавние времена, нет, гораздо лучше, со всей высоты опыта  и умения. Дышать, как чувствовать, и плести новую грезу.

Отредактировано Митос (2014-05-05 01:53:39)

Клавдий обладал прекрасным даром убеждения, смешивая дикую, нетерпеливую страсть с щемяще искренней нежностью. Временно отступив, но и в коем случае не сдавшись, Митос плавился словно свечной воск под искушенными касаними горячих губ и завораживающим танцем влажного языка, тихими, но глубокими стонами выражая свое удовольствие.   
Самая большая награда для учителя - когда ученик его превзойдет, ведь это будет означать, что учитель не ошибся в выборе подопечного. Похоже, сейчас Гай Тициус вовсю решил убедить старейшего в правильности принятого много столетий назад решения.
Приподнявшись на локте, мужчина ласково провел по скуле партнера и легко, но настойчиво подцепил пальцами подбородок любовника, чтобы отвлечь и снова притянуть к себе для нового поцелуя, хаотичного и желанного, слизать с его губ терпкую сладость. Опрокинув римлнина обратно на древянное ложе, прижался всем телом, шепнув на ухо:
- Хорошо.
То ли одобрил умение, то ли обещал не забывать о собственном огне, буквально сдирая тут же с бессмертного оставшуюся одежду, обнажая прекрасное тело, жарко-влажным касанием губ и языка выражая восхищение. Слишком много времени прошло, слишком многое стерлось из памяти, даже эта родинка на внутренней стороне бедра ученика, которую нужно запечатлеть в созании поцелуем.

Реликвия, несмотря на почтенный возраст, отнюдь не ощущала себя старой, а уж тем более дряхлой. Скорее наоборот, близость Клавдия заражала неуемным жизнелюбием, характерным для римлянина, и его умением наслаждаться каждым мгновением собственного существования. Чувствовать, познавать вновь тепло и упругую податливость давно знакомого и почти забытого тела, пить искушенными губами аромат кожи, оставлять влажные полоски касаний языка - любить и быть любимым в высшем, божественном смысле этого слова, когда сквозь материальную оболочку сплетаются души.
Разве не восхитителен этот сильный и грозный воин, выгибающийся в его руках, жаждущий внимания и щедро дарящий страсть? Разочаровать Клавдия было бы непростительным грехом где-то в списке тех, что зовутся смертными. Они оба слишком стары для сковывающих наветов новых времен, подобных правилам морали и приличий.
Учитель никогда не разочарует ученика: ни дразнящими порханиями подушечек пальцев по самым чувствительным точкам, ни жаркими поцелуями, клеймящими разгоряченную кожу узором красных маков, ни лаской самого верного признака мужественности властным пленом требовательных губ.   
Каждая родинка, каждый шрам, каждая венка красивого члена Гая Тициуса заслуживают внимания: довести до вершины, не позволить упасть в бездну неги в одиночку - весьма сладостная пытка. Знаем, умеем, практикуем. Отплатить римлянину его же динарием, чтобы после закружиться обоим в окончательном безумии доверия и желания.

Отредактировано Митос (2014-05-27 23:41:52)

Просьба-веление остановила ласку губ и языка, отразилась блеском в глубине карих глаз, ведь вкусы не изменились, течение времени, шлифовавшее бессмертного, стерло особенно острые углы, сохранив глубинную сущность нетронутой, как и чувство, бережно хранимое, словно тайная ценность, и редко демонстрируемое, но неизменное. Близость Клавдия возвращала в те стародавние времена, воспетые поэтами и философами, когда желание и страсть превышали умение.
Змеем, искушающим, сильным и опасным скользнул по его телу, жаля поцелуями и познавая словно заново, будто впервые, но прилагая весь опыт. Кровь, беснующаяся в венах, требовала лишь одного: овладеть полностью и без остатка, проиграть любовную битву ожидания, выигрывая в пике единения, становясь целым. Ужель стоит отказываться от благословления Пана, присматривающего сквозь века за теми, кто воздавал ему почести, скидывая тоги и наслаждаясь бронзой обнаженной кожи под пальцами? 
Римская империя в лице бывшего легионера сдавалась завоевателю под напором познавшего свободу любви в искусстве ее телесного воплощения. Получая и отдавая взамен чувственное наслаждение, жар закаленной страсти и глубинную искру нежности, тенью проскальзывающую во взгляде, поцелуе, касании.

Отредактировано Митос (2014-06-22 14:22:55)

Чувствуя под лопатками остужающее упругое дерево пола, старейший лишь улыбнулся комплименту, прикрыв глаза, неторопливо восстанавливая дыхание. Почаще бы прошлое догоняло кочевника-бессмертного именно таким образом.
Тепло пальцев римлянина на собственной коже воспринималось буквально как почесывание кота за ушком, так что бывший Смерть чуть не мурлыкал, утопая в расслабленной неге, растекающейся ленивой волной по телу.
- Если он сюда войдет, - лукаво сощурился мужчина, - мы сможем наблюдать непревзойденное зрелище покрасневшего до кончиков ушей грозного скотта.
Отдых отдыхом, а мысль о йуном паладине, озвученная Клавдием, шевельнуло в душе нотку беспокойства. То самое чувство, зудящее на периферии, когда все вроде хорошо, но что-то не так.
- Обязательно, друг мой, в другой раз, - мягко отозвался, приподнявшись на локтях, касаясь плечом плеча перевернувшегося легионера.
Хотя... они оба прекрасно знали насколько растяжимым понятием этот "другой раз" может быть и сколь эфемерно осуществление.  Впрочем, это ведь не отказ, а времени у них предостаточно. Пожалуй, это то, чего у бессмертных действительно в достатке.
Однако праздные размышления не избавили от скромного намека на беспокойство, тоненьким серебряным молоточком постукивающего в висок. Глубоко вздохнув, мужчина попытался отследить причину  предчувствия, намекающего на приближение белой полярной лисички. Долгих усилий не потребовалось - зов Дункана не ощущался ни на барже, ни в ее окрестностях, причем давненько. Куда б шотландец не вышел покурить, дабы не мешать царственным особам вспоминать прошное, пора было бы и вернуться. Ни чужого зова, ни всплесков квикенинга не ощущалось, значит не в поединке дело. Тогда где, черт его подери, эта килтоносная заноза?
- Всех захватим, - кивнул Митос и плавно поднялся, протянул руку ученику-другу, - душ заждался.